Джихад по-русски - [117]

— Кто меня тронет — будет расстрелян на месте по приговору шариатс, кого суда, — немедленно сымпровизировала Ирина, обращаясь к аборигенам. — Теперь я буду переводчицей и буду сопровождать товарища… эмм… господина в его странствиях. Верните мне мои вещи.

Бородатая личина Махмуда Бекмурзаева вытянулась от удивления. Нервно дернув кадыком, он развел руками и открыл было рот, чтобы сказать что-то в свое оправдание.

— Врат харашо можиш! — остановил его небрежным жестом худощавый, пристально посмотрев на Ирину и сразу сообразив, что случилось с этой женщиной накануне. — Такой сказат нэ мог. Пэрэводчик — пжалста! Это можна, — и опять слегка поклонился арабу, приглашая его пройти в более приличное помещение.

— Хитрий твой! — констатировала хозяйка, когда мужчины удалились в зал. — Значит, жит будиш…

Вещи Иринины отыскались с похвальной быстротой. Лее оказалось на месте, ничего не тронули. Кому в таком богатом доме нужны нищенские причиндалы?

— Мне нужно привести себя в порядок, — обратилась Ирина к хозяйке. — Я сама не могу, пусть девочки помогут.

Хозяйка не препятствовала. Девчонки сопроводили Ирину в ванную, обработали, помогли привести себя в порядок. Через десять минут наша дама, облаченная в свои вещи, в сопровождении хозяйки вошла в зал.

Замерла в дверном проеме, уже знакомо дернуло острой болью в низу живота. Вот он, персидский ковер. Ах, какой замечательный коврик, любую великосветскую гостиную украсит! Ковер-улика, ковер-вешдок… Ворс его надежно хранит несмываемую энергетическую субстанцию животного ужаса множества женских и девичьих спин, припечатанных непомерной тяжестью вонючих волосатых туш, заходящихся в пароксизме похоти. Он и пахнет как-то…

Впрочем, ничем таким на самом деле ковер не пах: посреди него в настоящий момент был расположен длинный низенький стол, уставленный всякой снедью — в зале прочно угнездился аромат жареного мяса, лука и разнообразных приправ. Вокруг стола сидели, скрестив ноги, семь человек: араб, худощавый чечен, которого все слушались, Махмуд Бекмурзаев и еще четверо каких-то особо приближенных.

Араб восседал во главе стола, будучи обложен множеством шелковых подушек. Обернувшись на звук открываемой двери, он по-своему истолковал замешательство Ирины:

— Вижу, обычаи чтишь… Но мы сейчас в походе, все упрощается. Проходи, не стесняйся. Садись здесь, — араб похлопал ладонью по ковру в метре сзади от себя, слева, и положил на это место большую подушку. — Теперь всегда будешь сидеть вот таким образом. Слушать внимательно. Ко мне обращаться — господин. Я теперь твой господин, так что — изволь. Переводить слово в слово, ничего от себя не добавляя. Если замечу неточности — накажу. Ты запомнила?

— На память не жалуюсь, — буркнула Ирина, осторожно присаживаясь на подушку и морщась при этом от боли.

— Очень хорошо, — араб недовольно дернул бровью. — Будь поприветливее со мной. Забудь на время, что ты — европейская женщина. Будешь дерзить — накажу. Ты меня хорошо поняла?

— Поняла, — склонила голову Ирина. — Я постараюсь…

Ели, пили, общались. Отношение к спиртному также прослеживалось походное — на столе, среди прочего, стояли несколько бутылок водки. Ничего такого особенного переводить не пришлось — так, обиходные выражения и детские извинялки за случившееся в ущелье. Махмуд старался не смотреть на новоявленную переводчицу и вообще сидел за столом тише воды ниже травы; худощавый — в процессе беседы выяснилось, что его зовут Беслан — был страшно недоволен хозяином дома и не стеснялся показывать это.

— Ты ела сегодня? — спохватился араб посреди трапезы.

— Нет, еще не успела, — ответила Ирина, скромно умолчав, что она, вообще говоря, и вчера не ела. — Недосуг как-то было.

— Держи, — араб наложил в пиалу плов, поставил перед Ириной прямо на ковер.

Ирина застыла в нерешительности. Женщина не должна сидеть за одним столом с мужчиной, тем более есть вместе с ним. Это грубейшее нарушение устоев мусульманской этики. Тем не менее никто из сидящих за столом на своеволие араба не отреагировал, как будто так и надо.

«…Плевать им на этику…» — так сказал Сыч. Похоже, эта птичка хорошо знает нравы тутошних обитателей и их гостей.

— Я же сказал — мы в походе, — ободрил женщину араб. — Ешь, может быть, другого случая не будет… После завтрака отправились отдыхать. Гостю отвели большую спальню, богато убранную коврами и шелком. Улегшись на широченную кровать, араб облокотился на подушку и жестом указал Ирине на небольшой диван в углу:

— Твое место. Теперь ты будешь постоянно со мной — в любой момент мне могут понадобиться твои услуги.

— Пришло время второй молитвы, господин, — компетентно напомнила Ирина, показав на часы.

— В походе молюсь два раза, — небрежно махнул рукой араб. — Утром и вечером. И водку пью в дневное время, и еще кое-что… Аллах прощает многое своим детям, если они заняты праведным делом. А сейчас мы с тобой плотно побеседуем, чтобы узнать друг друга получше…

Беседа была более похожа на вдумчивый допрос, или, если хотите, экзамен на аттестат зрелости. О себе араб распространяться не счел нужным, только сказал, что его зовут Абу (Ирина поздравила себя с наблюдательностью). Умело ставя вопросы, Абу методично протестировал женщину по многим разделам, выказав при этом незаурядную образованность. Результатами тестирования взыскательный господин остался доволен.