…Начало последнего месяца 2001 года. Форпост России на Кавказе — Стародубовск. Казачий рынок — самый большой областной базар, расположенный неподалеку от центра города.
Погода и настроение очень даже обычные для первых деньков кавказской зимы: свинцовое низкое небо без единого просвета, серая взвесь мельчайшей мороси, стылый тягучий воздух, парок из множества торгующих и покупающих ртов… микроскопические гирлянды капель на каракулевых воротниках бекеш, жидкая грязь в асфальтовых выбоинах, отсыревшие базарные псы, боязливо жмущиеся к прилавкам мясного ряда, хмурые взгляды, хмурые лица, преобладающие интонации — брюзжаще-недовольные…
Эх и нехороша же ты, кавказская зима! Не приспособлена под душевные предрасположенности русского человека. Этому бы русскому — в санях с бубенцами прокатиться, в сугробах с веснушчатыми девчатами побарахтаться, на лыжах махнуть десяточку, шумной ватагой медведя поднять с берлоги, да слегка напакостить — втихаря елочку в заповедном лесу срубить на Новый год. Неплохо ведь, правда? Куда как приятнее, чем месить кавказскую грязюку и неуютно ежиться от промозглой сырости, поглядывая на небо в ожидании очередного циклона и между делом мрачно прикидывая, где в таком неудобном месте можно определить запасную позицию для снайпера…
По мясному ряду, осторожно переступая начищенными хромовыми сапогами через лужи, шествует казачий патруль: пятеро молодцев в бекешах, папахах, с погонами, нагайками за опояской, повязками на рукавах и важными усатыми лицами. Шашки бы молодцам положены для пущей важности, да вот беда — молодцы частенько употребляют и, бывает, полоснут кого ни попадя дедовским клинком. Потому постановлением местной администрации ношение ритуального холодного оружия разрешено лишь войсковому атаману и старшинам. Остальные — пешком постоят.
Добравшись до самого конца ряда, служивые в нерешительности останавливаются у предпоследнего лотка. Патруль каждый день другой — как по ведомости распишут. В прошлый раз службу несли, не было этого торгового места. И хотя в теперешней ситуации это их не касается, все равно — по старой памяти интересуются. Как-то непонятно: после пяти крайних лотков с синими курями, и вдруг — такие аппетитные копчености. С чего бы это?
— Почем корейка? — молоденький розовощекий бутуз с погонами хорунжего несытым взором ощупывает деликатесы, разложенные на деревянных поддонах.
— Там ценник, — мрачно выдавил Василь. — Глазоньки разуй, хлопец.
— Если б был — не спрашивал бы. Что я — слепой?
— А ну… Точно — запал под поддон. На, малый, гляди.
— Сто сорок?!
— Точно. Сто сорок.
— Вы, дядечка, видать, с похмелья?
— Чего-чего?
— Вон, на центр пройдите, гляньте цены! Красная цена корейке — сто десять. По сто сорок уже чистый карбонад идет, одно мясо! А карбонад у вас… Ё-мое, точно — с похмелья! Карбонад — за сто семьдесят. Вы что, с луны свалились?
— Слушай, малый, не нравится цена — проходи! Чего приколупался?
— Да вы тут с вашим мясом до весны простоите! Это ж надо додуматься: залезли в самый конец, цены — под потолок… Ну не дураки ли?
— Сам такой, зеленя. И браты твои такие. А мясо, между прочим, — берут. Мы его хорошо делаем, по-особому. Кто понимает толк, переплатит лишние тридцать-сорок рубчиков, но наше возьмет.
— «По-особому»… Да никогда в жизни не возьму вашего мяса! И нормальные люди не возьмут — так переплачивать только совсем дурные могут. Вы лучше его сами лопайте — все равно сгниет!
— Ну, спасибо на добром слове, малый. Проходи, про ходи, а то туша ненароком с крюка сорвется, придавит больно…
— Грубо, — неодобрительно заметил Север, высовываясь из «лабаза» и провожая удаляющийся патруль настороженным взглядом. — Чего это вы? Люди службу несут…
— «Службу»! — презрительно скривился Василь, досадливо дернув широченную, как лопата, бороду. — Знаем мы их службу!
— Вырядились, как дурни на Масленицу, — угрюмо поддакнул Петр. — Сапожки начистили. Их на Терек посадить, в заслон — я б на их поглядел!
— Вы полегче, — предупредил Север. — А то скажу Се дому, что грубите.
Братья переглянулись и, синхронно крякнув, потерли могучие лапищи. В дремучих зеркалах души кузнецов легко угадывалось сокровенное: догнать «дурней» да выписать всем по разу в дыню. По разу бы вполне хватило — каждый из братов ударом пудового кулачища быка валит!
— Эх, тоска! Торчим тут, как дурни на Масленице… Да, догнать — и в дыню. Плюс по паре поджопников для блезиру. Милое дело!
Увы, нельзя. Седой дал команду — обеспечить надежное прикрытие операции. Прикрытие как раз и состоит в том, чтобы вести себя прилично, не привлекать внимания, в конфликты с местным населением не вступать. А ослушаться Седого — себе дороже…
— Ладно, чего там. Понимаем — надо…
Дрянное настроение кузнецов вкупе с суровостью по отношению к городским казакам отнюдь не являлось следствием мутного похмелья, а, напротив, имело вполне четкое социально-экономическое обоснование.
Братья Бирюки уже восьмой день торговали мясом. Вернее сказать, имитировали торговлю. Неподалеку, в районе, закупили пяток живых поросят, привезли к родственникам в усадебку, поштучно забивали, коптили и везли на базар.
