Джиадэ. Роман ни о чем - [7]

– Конечно, не сон. Уверены ли вы, однако, в том, что действительно сожгли то письмо?

– Непоколебимо. Ведь я сделал это собственными руками, будучи, как говорится, в здравом уме и твердой памяти. Но отчего вы сомневаетесь в моей правдивости?

– Нисколько. Но приходится в таком случае признать, что я видела сегодня вечером необычайный сон, навеянный тем, что все-таки роковое письмо ваше было написано вами. Да, во сне этом я не только держала собственноручно ваше письмо, я также прочла его от первого слова до последнего.

Некоторое время они молчали. Потом Наина сказала:

– Мой образ в вашем представлении чрезмерно опоэтизирован. Я не знаю, хорошо ли это для дальнейшего.

Он ответил:

– Я видел вас такой, какая вы на самом деле.

– Но вы ничего не знаете о моих падениях.

– Зато большее известно мне: ваши страдания.

– Я слишком часто поступала дурно. Вела себя как вздорная, развращенная женщина.

– Инстинктивно вы искали страдания, которое нужно было созревшей для него душе.

– Были случаи, что я отдавалась мужчинам преднамеренно, назло себе. Я отдавала себя многим.

– Этим вы как умели утверждали тоску души вашей по одному, которого слишком рано отчаялись дождаться.

– Но утраченная чистота разве возвратима?

– Да, путем очищения.

– Вы знаете этот путь?

– Я знаю пути к нему.

– Вам жалко меня?

– Я люблю вас.

– Чего, чего хотите вы от меня?

– Вашего блага и вашего позволения любить вас.

– Я даю его.

– Как прекрасен вечер первого свидания!

– Прекрасен и разрыв.

– Да, и разрыв. Но вы должны поверить, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не покину вас до тех пор, пока вы сами не пожелаете этого, Наина.

Открыв шире окно, Наина вдыхала с наслаждением предзакатную свежесть и запах густых акаций. Когда ему удалось убедить ее лечь отдохнуть, и они простились уже «до завтра в театре», он обратил внимание на книжку, лежавшую на круглом столе, стоявшем посреди комнаты.

– Откуда у вас эта редкая книга, которую мне, сколько я ни искал, до сих пор не удалось отыскать ни у одного антиквара?

Откуда? На этот вопрос мудрено было ответить Наине, помнившей лишь, как из этой таинственной книги старик доставал письмо, предназначенное ей. Она ничего не понимала.

– Очевидно, – сказала она, – ее забыл здесь кто-то из посещавших меня. Может быть, тот напугавший Ли давнишний знакомый нашей семьи, который, остановив меня в саду, послужил невольной причиной нашего первого свидания. Возьмите ее, друг мой, себе. С меня и без того довольно мистических вещей, приключившихся за сегодняшний день, вы же несомненно извлечете из этой переписки много интересного и поучительного.

После этого они простились еще раз и потом еще раз. Наконец Наина осталась одна. Она не ложилась в эту ночь. «Полмира», думала она. Полмира в прошлом, полмира впереди. Будет ли вторая половина лучше? Она верила, что будет так, и для нее было величайшим утешением верить, что путь того надежнее и проще знакомых ей извилистых обманчивых путей.

На рассвете вернулась Алина, истерзанная, но по обыкновению оживленная. В комнате у Наины был им подан утренний кофе, который так приятно было пить, сидя в просторных и удобных, хотя некрасивых креслах, какие приняты в большинстве гостиниц.

Солнце светило, щедро и беззаботно расточая частицы себя. Колокола многочисленных церквей звонили разными непохожими звонами, разноголосица которых успокоительно звучала стройной торжественной мелодией. Наподобие грандиозной увертюры к фантастической и страшной опере грядущего, за окнами прогремела музыка военного оркестра. Выглянув в окно, приятельницы увидели, как проходил полк конных нарядных гусар. Минуя «Пальмиру», некоторые из них, узнав актрису, приветствовали ее.

Наина всегда восторгалась военными. Она находила, что нет ничего прекраснее для мужчины, благороднее и нужнее, чем военное дело и верность любимой женщине. Впрочем, последнее казалось ей хотя и менее нужным, зато еще более прекрасным, нежели первое. Каждый военный, даже прозаический армейский офицер был в ее представлении существом высшего порядка, избранным, оттого что уже по долгу службы он предназначал и воспитывал себя для героического и экстазного. Мужчинам обыкновенным доступна одна лишь форма экстаза – в страсти, воинам сверх того и другая – в бою. Экстаз, вот что поистине почитала Наина как высшее и прекраснейшее в жизни.

Она была замечательной актрисой.

После третьего акта Наине подали в уборную букет живых орхидей, удививший своими размерами даже видавших виды этого рода капельдинеров, и письмо в конверте с массивной печатью, на которой изображен был непонятный знак. Оно было от старика.

Наина читала:

«Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко. Меня вызвали телеграммой в Марсель по неотложным делам, касающимся известной торговой фирмы. Покидаю этот город и вас, негодуя на судьбу, мешающую мне быть свидетелем и участником вашего сегодняшнего триумфа: у меня есть самые серьезные данные для того, чтобы думать, что именно сегодня, играя лучшую вашу роль, роль Джульетты, вы превзойдете на этот раз самое себя. Цветы – лишь скромная дань театрала и ценителя чистого искусства вашему божественному таланту. Надеюсь, что вскоре мы еще увидимся и я найду случай быть вам полезным, – случай, который до сих пор мне к сожалению не представился. Для того чтоб услуги мои не казались вам излишними, считаю уместным объяснить, что полковник, покойный дед ваш, имевший значительные связи при дворе, оказал однажды моему отцу, бывшему в почти безвыходном положении, услугу из тех, которые не забываются и которые обязывают.