Джеймс Поттер и проклятие Привратника - [29]

– Возможно, но, в отличие от остальных, мое участие не было доказано. Вот почему наш дорогой отсутствующий здесь Тед счел уместным официально назначить меня козлом отпущения Гремлинов. Обвинения обошли меня.

Сабрина серьезно кивнула.

– Я рада, что ты нашел хорошее применение своей жирной туше.

Неожиданный толчок, и карета поехала. Джеймс видел, как призрачные фестралы, бегущие впереди, тянут карету. Он прищурился, стараясь разглядеть их более отчетливо.

Дэмьен подался вперед и тихо спросил:

– Кто–то умер?

– Что? – ляпнул Джеймс, поворачиваясь к парню. Он понизил голос и переспросил. – Как ты узнал?

– Моя тетя умерла, когда я учился на третьем курсе, – ответил Дэмьен. – Это было глупо. Несчастный случай на метле. Она возвращалась домой от моих бабушки и дедушки. Мама предупреждала, что начинается буря, и просила ее не лететь, но тетя Эгги считала себя неуязвимой. Она была жива, пока мы ехали повидать ее в больнице Св. Мунго, и умерла, когда я был там, в палате. Вернувшись на следующий год сюда, я впервые увидел фестралов. Считал, что сошел с ума, пока Ной не отвел меня в сторону и не рассказал о них. Он объяснил, что их видят только те, кто видел и осознал смерть. Так кто умер?

Джеймс откинулся на спинку сидения и глубоко вздохнул:

– Дедушка Уизли, – тихо сказал он. – Сердечный приступ.

Дэмьен поднял брови.

– Старый Артур Уизли?

– Ты знал его?

– Не лично, – ответил он, – но он был тестем твоему отцу, а твой отец, надо признать, – знаменитость. Кроме того, Артур Уизли столкнулся со змеей Волди, верно? Совсем неплохо для министерского крючкотворца! О нем многие знают. Говорят, это доказывает, что, попав в безвыходное положение, лучше проявить мужество, чем магию.

Джеймс с удивлением посмотрел на Дэмьена:

– Правда?

– Уверен, – сказал Дэмьен. – В смысле, те, кто так говорит, покупают зелья для роста волос и читают «Придиру», тем не менее, да, они считают, что так и должно быть.

Джеймс опять посмотрел на туманные очертания фестрала. Тот бежал вперед и с легкостью тащил карету, хоть и выглядел таким тощим, казалось, вот–вот сломается пополам.

– Почему я вижу его не полностью? – наконец спросил Джеймс.

– Да? – Дэмьен подался вперед. – Как по мне, так он выглядит вполне плотным.

– Я вижу улицу сквозь него, – содрогнулся Джеймс.

– Как я уже сказал, – ответил Дэмьен, откинувшись на сиденье, когда из–за ближайших деревьев показался огромный замок, – фестралов видит тот, кто видел смерть и осознал ее. Не похоже, чтобы ты собственными глазами видел смерть дедушки, как было со мной, но он слишком много для тебя значил, что приравнивает эти два события.

– Мы ждали его возвращения, – глухо сказал Джеймс. – Ждали, когда он прибудет через камин. Кто–то пришел, но не дедушка. Вестник, сообщивший о его смерти.

– В считанные секунды ты прошел путь от мысли, что он рядом, до осознания его смерти, – кивнул Дэмьен. – Этого было достаточно, чтобы ты смог видеть фестралов наполовину. Но мне кажется, что это еще не все. Похоже, ты не до конца принял случившееся, я прав?

Вместо ответа Джеймс вздохнул и посмотрел на увеличивающиеся громадные очертания замка, маячившего впереди. Свет от бесчисленных окон разгонял туманный облачный вечер. Джеймс был уверен, что может разглядеть башню Гриффиндора, где его ждет постель. Он был рад возвращению, хотя, казалось, что все изменилось. Это чувство не покидало его с похорон: понимание того, что дедушка больше не занимается своими делами где–то там, как было раньше. Нет, понял Джеймс, он не осознал его смерть. Пока нет. И, более того, не хотел этого делать. Это было не честно по отношению к дедуле. Принять его смерть – все равно, что отказаться от него.

На минуту Джеймс задумался: испытывал ли Альбус то же самое, а потом вспомнил, как тот набросился на Скорпиуса в поезде, хватая его и вопя: «Возьми свои слова назад! Сейчас же!». Альбус тоже не принял смерть дедушки. Просто реагировал по–другому, в первую очередь потому, что нашел, на ком сорвать весь свой гнев и печаль. Вероятно, не лучший способ, но Джеймс не мог придумать ничего другого. Надо заметить, Скорпиус с легкостью заставил Альбуса ненавидеть себя. Джеймс вырос с Альбусом и знал, каким вспыльчивым мог быть этот мальчик. Размышляя, он не мог решить: презирать Скорпиуса или жалеть.

Джеймс поразился тому, как время изменяет восприятие. Год назад он с тревогой и беспокойством впервые входил в Большой зал. Сегодня он с радостью пробрался сквозь толпу галдящих учеников, приветствовавших друзей, которых не видели все лето, и прошел к шумному гриффиндорскому столу. Парящие свечи наполняли зал теплом и светом, любопытно контрастируя с тяжелыми серыми облаками на потолке. Пивз хватал случайную свечу и издавал неприличный звук, задувая крошечное пламя, однако, как только он отплывал, огонь с негромким хлопком восстанавливался. Джеймс уселся за стол Гриффиндора и набрал горсть «Берти Боттс» с ближайшей тарелки. Он смело засунул одну в рот, не проверив ее цвет. Через секунду он сморщился, не решаясь выплюнуть конфету.

– Тебе следует быть осторожней с ними, Джеймс, – отозвался Грэхем Уортон, знакомый второкурсник. – Их бесплатно предоставили нам братья Уизли. Он сотрудничают с «Берти Боттс», разрабатывая новую линейку вкусов, а мы – пробный рынок.