Джеймс Миранда Барри - [14]

– Шумно и грязно, – последовал правдивый ответ.

Не такого ответа она ждала.

– А разве там нет больших зданий? Широких улиц? А музыканты? А король? А парады? – Ничто из того, что она знала про Лондон, не подтверждало моих слов. Она была разочарована. Новый друг не оправдывал ее надежд.

– Есть парад лорд-мэра, очень торжественный. Но зимой все время туман и на улице грязь. Мы живем на улице возле парка, там есть деревья. Только в восточной части города сильно воняет, и там полно попрошаек и воров.

Алиса смотрела на меня с ужасом:

– А театры? А музыкальные вечера? А дамы в парижских нарядах?

– О да! Это все есть и у нас дома.

– Ты одеваешься в парадные туалеты?

– Нет, когда приходят гости, я смотрю с лестницы.

– Как мы, – сказала Алиса. Не так уж велика оказалась разница. – Иногда я подаю гостям пирожные к чаю, но не часто. Кухарка говорит, я вечно слишком чумазая. А Гарольд меня ненавидит.

Гарольд был дворецким лорда Эрскина: это он на моих глазах начищал рыбные ножи. Между нами установилось неожиданное равенство, и Алиса перешла к личным вопросам:

– Мне тоже хочется носить мальчишескую одежду, но мама не позволяет. Ты умеешь читать и писать?

– Да.

Внезапно ее лицо полыхнуло настоящим волнением. Никаких колебаний, одна страсть.

– Научи меня.

– Хорошо.

– Начнем прямо сегодня, я найду тебя. Обещай. Я умру, если не научусь читать к жатве. Пожалуйста, обещай, что научишь меня! Перекрестись и поклянись жизнью! Дай мне мои чулки. Они у тебя в кармане. Никому не рассказывай. Поцелуй меня. Да нет, не сюда, дурачок, в губы. Кухарка говорит, мальчики целуют девочек в губы, а не в нос. Не забудь. Не смей забыть.

Тут она вскочила и побежала через задний двор под дождем, мимо калитки, ведущей в огород, по кирпичной дорожке к конюшням. Она не оглянулась.

* * *

Яркое утро потонуло в тяжелом сером потоке холодного дождя. Дождь все еще шел, когда в четыре часа мы сели обедать. Любимая решила во что бы то ни стало прогуляться по саду в галошах, и вернулась в мокрых, заляпанных грязью чулках и юбках. Герани на террасе согнулись и роняли лепестки, анютины глазки закрылись. Исчезли все цвета, потом и окрестный пейзаж. Ничего не осталось, кроме сплошной серой пелены дождя.

Хозяйка дома не была красива. Она казалась старой, но доброй, внушительные слои белого кружева колыхались при каждом ее шаге. При нашей первой встрече она стояла, дрожа от холода, в коридоре и требовала разжечь все камины.

– Что за погода для июня, – сказала она мне, заметив мой скорченный силуэт в углу лестницы. – Мы все умрем от скуки. Спускайся сюда, дитя, дай я на тебя погляжу.

Мне пришлось повиноваться – медленно, шаг за шагом. Она ждала, не отрывая от меня глаз, явно пораженная моей наружностью. Дождавшись, когда я окажусь в пределах досягаемости, она притянула меня за плечи и стала рассматривать с еще большим вниманием.

– Итак, – сказала она ласково. – Ребенок Мэри-Энн. Единственное ее дитя… – И внезапно поцеловала меня в лоб. Терпеть не могу, когда взрослые меня трогают. Они всегда делают это внезапно, и от них странно пахнет. Я сажусь на нижнюю ступеньку лестницы, одурев от запаха мускуса и пудры. От хозяйки пахнет, как от шкафа с влажным бельем. Она громко смеется и поднимает меня на ноги.

– Пойдем, детка. Я не видала тебя почти шесть лет. Но не потому, что мне не хотелось на тебя посмотреть, да и приглашали меня не раз. Ты выглядишь не так, как я ожидала. Довелось ли тебе хоть что-нибудь съесть за весь день? Франциско уехал на охоту, потом начался этот дождь… Должно быть, все про тебя забыли. Хочешь ударить в гонг к обеду? А потом можешь пойти в гостиную и сказать им, что обед на столе. Я всегда звоню в гонг, а никто и в ус не дует.

Она взяла меня за руку и, продолжая весело щебетать, вручила мне огромную колотушку и подвела к гонгу размером с дверь собора. На нем были выгравированы переплетенные китайские драконы и змеи. Колотушка звонко ударила по сверкающему диску, и гора из кружев двинулась вслед за мной в гостиную.

Но тут язык отказался мне повиноваться. К лисе и кролику присоединилась целая компания – почти все они были мне незнакомы. Одна дама, в свободном платье из черного шелка с высоким стоячим воротником, выглядела даже более экстравагантно, чем кружевная башня. Ее волосы были гладко зачесаны назад и уложены на затылке в тугой маленький пучок. Несмотря на бледность и желтоватый оттенок кожи, она явно не пользовалась ни пудрой, ни румянами. Ее лицо, без единой морщинки и почти совсем неподвижное, не имело возраста. Эта неподвижность пугала меня. Все остальные в гостиной переговаривались и энергично жестикулировали. Даже моя Любимая закурила – элегантную белую трубку из глины, с узором вокруг чаши и вдоль мундштука. Но эта женщина среди них словно застыла. И неотрывно смотрела на меня.

– Что, детка, голос пропал? Не волнуйся, я их сама позову. – И кружевная хозяйка дома хлопнула в ладоши, так что мне на голову обрушился водопад пудры. Я не в силах оторвать глаз от черной шелковой дамы, а надо мной нарастает гул человеческих голосов. Наконец ее тело шевельнулось, и она очень медленно, как разворачивающаяся из клубка змея, встает с места. Я бросаюсь к Любимой.