Джентльмены - [134]

Но оживленная дискуссия оказалась глубже: речь шла о чисто экзистенциальных вопросах. В тот четверг в газетах писали о безумном девятнадцатилетнем сотруднике больницы в восточной части Мальмё, который добавил чистящее средство «Гевисол» в морс для престарелых пациентов, в результате чего многие умерли в страшных мучениях. Речь шла о двадцати пяти — тридцати жертвах, и Грегер с Биргером не могли понять, что вообще происходит в стране.

— Швеция больна, — сказал Биргер.

— Это все та тетка со своей эвтаназией, — подхватил Грегер. — Это из-за нее все началось. Иначе парнишка ни за что не придумал бы такую гадость.

— Господи Иисусе! — воскликнул Биргер. — Уж мы-то, черт побери, до такого не додумались бы, даже в его возрасте!

Я был совершенно согласен с обоими, но времени у меня было в обрез, так как посыльный, вероятно, уже недоумевал, дожидаясь меня в квартире. Поэтому я не мог принять участие в дальнейшем обсуждении и немедленно попросил сотню в долг.

Биргер и Грегер оказались вполне сговорчивы, и Биргер составил корректную расписку, которую я подписал, чтобы тут же ринуться домой, рассчитаться с посыльным и с облегчением выдохнуть.

Все странным образом усложнялось и запутывалось, как только Генри отправлялся к Мод на Фриггагатан. Он оказывался незаменим в самых разных ситуациях — хотя именно это с трудом переносил — и вот теперь ушел, не оставив лотерейного билета.

Я зашел к Лео, который вернулся домой после короткого визита к каким-то друзьям, и обнаружил его за письменным столом. Он что-то писал в черной рабочей тетради и, казалось, был в неплохой форме. Он тоже не знал, где лежит образец системы баллов, однако предположил, что Генри носит его с собой в бумажнике и доставит на место вовремя, где бы ни находился. Это предположение успокоило нас обоих, на том и порешили.

У Лео был хороший период. Он вернулся к работе над сборником «Аутопсия» и спокойно сидел в своих пропахших благовониями комнатах. Это меня радовало. Я, разумеется, прочитал все его старые сборники, обнаружив потрепанные экземпляры в дедовской библиотеке: старик Моргоншерна, естественно, очень гордился успехами Лео Моргана, — и мне хотелось задать Лео кое-какие вопросы. Но Лео категорически не желал обсуждать те старые книги. Это был вчерашний день, это было незрело, непродуманно, несовершенно. Лео считал, что прежде, в шестидесятые годы, вовсе не понимал, что делает. Только теперь, после нескольких более и менее продолжительных визитов в молчаливый мир психиатрической лечебницы, Лео действительно понял, что к чему.

Насколько мне было известно, Лео следил за дискуссиями на тему эвтаназии, собирал газетные вырезки, а некоторые из них вешал на стену над письменным столом. Вообще-то Лео газет не читал, находя это занятие отупляющим. Если я правильно истолковал его слова, он считал, что смерть — единственная правда, и лишь тот, кто уже пережил собственную смерть, достиг правильного видения себя самого и окружающего мира. Об этом Лео и писал теперь, стремясь создать некую парадоксальную поэзию.

Я же не мог долго размышлять о смерти. Я признавал свое убожество и страх перед этой темой, а говорить хотел о чем-нибудь другом — например, о дочках лотерейных королей. И Лео меня понимал, этот предмет ему тоже был весьма интересен.

От катастрофы нас отделяет лишь тонкая, прозрачная пленка. Великая трагедия присутствует во всех расчетах, и каждый повседневный, тривиальный проект разрабатывается с учетом различных рисков. В больших, значительных военных маневрах и мирных, гражданских предприятиях в равной степени учитываются риск провала и шансы на удачу, но наше время отмечено существованием некой международной лиги, которая занимается исключительно расчетом факторов риска и продуктов риска. Результат обычно выражается внушительными суммами, а прогнозы, воплотись они в жизнь, могли бы означать лишь гибель всего живого на земле. Нам, согражданам, больше не нужно следить за предзнаменованиями, ибо угроза постоянно нависает над нами, узаконенная, измеренная, с математической точностью распределенная между индивидами, ни один из которых не скроется от наказания в Судный день. Адам, к несчастью, мог спрятаться от Бога, но сыновья его и дочери не могут: даже чувствуя себя покинутыми, они всегда на виду.

Тонкая прозрачная пленка, отделяющая нас от катастрофы, лопнула в середине января семьдесят девятого года, Всемирного года ребенка. Холодным субботним вечером я сидел перед камином в гостиной и читал о Сирано де Бержераке, Лео потягивал винный тодди у шахматного столика, а Генри еще не вернулся от Мод, с Фриггагатан.

Вдруг в квартире стало совершенно темно и тихо, и сначала мы, разумеется, решили, что в подвале выбило пробку — в это время года, когда жильцы особо сильно нагружали ветхую электропроводку, подобное случалось довольно часто. Но темно и тихо было на всей Хурнсгатан и во всем городе. В окнах замелькали стеариновые свечи и любопытные лица горожан, пытающихся найти объяснение происходящему, но никаких объяснений в тот момент не было. Автомобили ехали совсем медленно и осторожно: улицы сделались темными и опасными, как на вражеской территории, в оккупированном районе.