Джентльмены - [104]
Но Лео Морган не страдал золотой лихорадкой — он никогда не любил деньги. Деньги — единственное, чего он не собирал, будучи мальчишкой. Во взрослой жизни его мировоззрение и отношение к жизни сводились к воздержанности и стоицизму. Эта воздержанность диктовала весьма прохладное отношение ко всему, что олицетворял Генри. Лео никогда не мечтал о славе и богатстве, Генри же трудился в поте лица, расчищая сырой, вонючий, затхлый подвал на Сёдере, теша себя мыслью о сокровищах. При любой возможности Лео поддевал Генри, высмеивая его ребяческую мечту.
Лео стремился к правде, любой ценой. Загадки существовали для того, чтобы их решать, развеивать таинственную дымку, ритуалы следовало нарушать, мистику — уничтожать как преступную помощницу угнетателей. В каждом закоулке скрывалась правда, и Лео обнаружил еще один такой закоулок. Он стремился срывать покровы с тайн, и теперь перед ним стояла задача, заставившая его мобилизовать все нравственные силы: узнать тайну старого газетчика Эдварда Хогарта.
Лео долго думал, одержимый этой мыслью, и, наконец, написал письмо. Он создал изысканное послание, рассказав о себе, о том, почему он разыскал этого пожилого господина и почему он так высоко ценит правду. Понятие истины — фундамент нашей философской традиции, и Лео не составило труда сочинить длинное, крайне содержательное и для такого дилетанта, как Эдвард Хогарт, несомненно, поучительное послание об истине.
Двенадцатый трамвай медленно тащился через Эппельвикен, Смедслэттен и Ольстен, чтобы у Хёгландсторгет выпустить худого господина. Он кутался в шарф, разыскивая таблички с названиями улиц и пытаясь сориентироваться на месте — вокруг не было ни души.
Это был Лео Морган, чье письмо получило отклик. Семя упало в благодатную почву. Эдвард Хогарт оттаял, поддался на уговоры и в конце концов пригласил автора письма встретиться в Бромме.
Тихая улица выглядела примерно так, как Лео и представлял себе: несколько ухоженных садов, виллы в стиле модерн и великолепные ворота. Ворота же господина Эдварда Хогарта были старыми, подгнившими, с облупившейся краской и почтовым ящиком, который, вероятно, заливало в сильный дождь. Открывались ворота с трудом, Лео показалось, что ими давно не пользовались; гравиевую дорожку, ведущую к дому, давно не расчищали, ворохи осенних листьев лежали под снегом, который, подтаяв, обнажал запущенность сада: кустарниковый чай, розы, сирень и пара яблонь разрослись без присмотра и ухода. Дом был довольно большой, каменный, с черной крышей. Он казался заброшенным, лишь в окошке на верхнем этаже светилась маленькая лампа — такие порой не гасят круглый год, чтобы отпугивать воров.
Гость прошествовал по гравиевой дорожке к входной двери и позвонил — звонок отозвался глухим ворчанием где-то в глубине дома. Гость долго ждал, но за дверью не раздавалось ни звука, затем позвонил снова и подождал еще.
Эдвард Хогарт застал гостя врасплох, появившись из-за угла и объяснив, что главный вход заперт, им почти не пользуются, очень уж тяжелая там дверь. Лео спустился с крыльца и пожал хозяину руку. Эдвард Хогарт оказался седым стариком с морщинистым лицом, внимательным взглядом и крючковатым носом. Чуть сгорбившись и опустив руки в карманы своего бежевого, в тон брюкам, кардигана, он провел Лео внутрь через черный ход. Шелковый шарф придавал его облику элегантность. Он чем-то напоминал пожилого актера в доме отдыха «Осеннее солнце» — тщеславие безуспешно боролось со старческой мудростью.
Гость оставил верхнюю одежду в холле, после чего Эдвард Хогарт показал ему холодный дом — нефть так дорога, арабские страны накануне серьезного кризиса; старик Хогарт давно это понял и уже привык экономить на топливе. Нефтяной кризис двухлетней давности — столь лживо, по словам Хогарта, освещенный в прессе, — был вовсе не кризисом, а лишь его предвестником.
Первый этаж занимала одна большая комната, обставленная солидной кожаной мебелью и украшенная изысканными картинами: Лео узнал работы некоторых художников, предмет вожделения многих коллекционеров. Хогарт рассказал о старой дружбе с авторами работ, доставшихся ему еще до того, как стали высоко цениться. Его любимым произведением было суровое полотно мариниста Чильберга. У камина в золоченой рамке красовалось фото молодой красивой блондинки в платье сороковых годов с широкими плечами. Это была супруга Хогарта, безвременно ушедшая из жизни в пятьдесят восьмом году. С тех пор хозяин жил один. Единственным человеком, который его навещал, была уборщица, — она приходила по средам, мыла посуду и убирала в доме.
