Джентльмен-капитан - [23]

Последнее было чистой воды неправдой, потому что, хоть я и повидал достаточно смертей подобного рода и более чем достаточно смертей любого рода, я попросту повторял одно из многих рассуждений дяди Тристрама о человеческой природе, высказанных им задолго до того, как сия глубокая мудрость (не говоря о его захватывающем красноречии, щедром кошельке и кровном родстве с одним из фаворитов короля) завоевала ему место в неимущем оксфордском колледже. Тем не менее, слова, которые доктор Тристрам Квинтон мог бы произнести по этому поводу, оказали успокаивающий эффект на мои собственные тёмные страхи, в дополнение к описанию Вивианом смерти его дяди, которая вовсе не выглядела жестоким убийством.

Конечно, племянник в пучине горя думал иначе, и Вивиан посмотрел на меня с презрением.

— Это было убийство, капитан Квинтон! С кем он встречался в Портсмуте? Каким ядом его отравили? Но главное, скажите, капитан Квинтон, с вашим знанием этого мира: откуда взялась эта записка у моего умершего дяди?

Он достал из рукава смятый клочок бумаги и протянул мне. Записка гласила:

«Капитан Харкер. Побойтесь Бога, сэр, вспомните о Его милости. Не сходите сегодня на берег».

— Без сомнения, лейтенант, — пожал плечами я, — это одна из тех записок, которые каждый день раздают любому встречному бродячие проповедники и уличные пророки: близится судный день и тому подобное…

— И где же вы найдёте бродячих проповедников и уличных пророков на борту «Юпитера», сэр, чуть не вся команда которого — добропорядочные прихожане англиканской церкви Корнуолла, знать не желающие рантеров, квакеров и прочих безумцев?

У меня возникло неприятное чувство, что история воображаемого убийства капитана Харкера будет господствовать над большей частью нашего путешествия, но времени на обсуждение смысла записки и на мои попытки сгладить провальное знакомство со своим юным и убитым горем главным помощником не осталось. Через открытое кормовое окно я услышал выкрик вперёдсмотрящего:

— Эй, на палубе! Шлюпка с «Ройал мартира»!

После небольшой сумятицы наверху боцман Ап поспешно собрал встречающую партию и просвистал кого–то к нам на борт. Через несколько минут я услышал твёрдые шаги в кают–компании для младших офицеров, расположенной между моей каютой и открытой палубой, а потом не менее твёрдый стук по тому, что я уже тогда умел правильно называть переборкой.

В каюту вошли трое. Двое — матросы с такими же стрижками, как у бритоголового, напавшего на меня этим вечером. Третий оказался олицетворением кромвелевского преторианца, воина его армии нового образца. Он даже был похож на Кромвеля, судя по виденным мной портретам тирана: приземистый, сильный, с обезображенным бородавками лицом. Кожаный камзол и кавалерийский палаш добавляли силы устрашающему эффекту его личности.

Вивиан в достаточной мере был королевским офицером, чтобы вспомнить о своём долге.

— Капитан Квинтон, — сказал он, — позвольте представить капитана Натана Уоррендера, лейтенанта корабля его величества «Ройал мартир».

Уоррендер отдал честь и резко кивнул, как это принято в Германии.

— Капитан Квинтон! — сказал он. — Капитан Джадж передаёт своё почтение и приглашает вас отобедать с ним на «Ройал мартир».

Сил почти не осталось, и меня совсем не привлекало ещё одно путешествие в шлюпке, за которым, несомненно, последует новое неловкое знакомство и тяжёлое обсуждение сегодняшней стычки между командами наших кораблей. Но, не считая ломтя подпорченного сыра от Андреварты, последний раз я перекусывал хлебом в Питерсфилде несколько часов назад и не садился за полноценный обед после семейного застолья в Рейвенсдене в середине прошлого дня. Было ясно, что поглощённый горем Вивиан вряд ли станет заниматься моим благоустройством на «Юпитере». Но самое главное: Годсгифт Джадж был старшим надо мной офицером, и приглашение от него равносильно приказу.

— Очень хорошо, мистер Уоррендер, — сказал я. — Лейтенант Вивиан, примите командование кораблем в моё отсутствие.

Шлюпка отошла от борта «Юпитера» в направлении тёмной громады «Ройал мартира», возвышавшейся между нами и огнями Портсмута. Я быстро узнал, что Натан Уоррендер не любил тратить слов — будь его воля, он не произнёс бы ни одного. Два сопровождавших его в мою каюту человека сидели рядом с ним, не притрагиваясь к вёслам, безмолвные и зловещие. Слуги Уоррендера, наверное, хотя они совсем не походили на лакеев.

Несмотря на угрюмый вид Уоррендера, я попытался завязать с ним разговор, чтобы как–то подготовиться к предстоящей встрече. На тему своего капитана и собственного капитанского звания при его нынешней службе лейтенантом он молчал как рыба, но признал, что бывал однажды в Плимуте, этом оплоте парламентских сил в гражданской войне, но я не смог добиться ничего более. Он казался воплощением образа сурового пуританина, которого мы, кавалеры, высмеивали и боялись одновременно. Вскоре мы умолкли, и у меня было вдоволь времени поразмыслить, сделан ли капитан Годсгифт Джадж, о ком король и его семья говорили так неоднозначно, из того же теста. Я подумал: «Мне достались команда, верная мертвецу, лейтенант, упрямо погружённый в меланхолию, повсюду на корабле слухи и сплетни, и теперь ещё я собираюсь отобедать с реинкарнацией Оливера Кромвеля и с каким–то скучным капитаном–пуританином, который поведёт бесконечные разговоры о шкотах и фалах. О Боже, призри твоего бедного слугу Мэтью Квинтона, который, без сомнения, стоит у самых ворот ада».