Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - [81]

».

На обратном пути, сидя в кибитке, Анна быстро строчила заметки, боялась растерять по дороге вкусные детали, цифры, лепестки монашеских облачений. Второй свободной рукой она нежно грела подмерзшие пальцы милой монгольской улыбчивой спутницы, поглядывала на нее украдкой и слегка прижималась плечом.

Князь встретил их на пороге особняка. Прошли в гостиную – отогреваться чаем, разговорами и монгольским аперитивом – водкой на кислом молоке: «Водка называется arrzha [архи], ее подали в ликерных бокалах. Ее можно назвать молочным спиртом. На вкус очень напомнила мне хороший [французский ликер] Нойо. Делают ее напополам – из коровьего и кобыльего молока, немного подкисшего – молоко оставляют на четыре дня бродить, затем перегоняют один раз, и получается обычная arrzha, которая все еще сохраняет молочный привкус. Когда ее перегоняют три раза и добавляют миндаль, тогда напиток очень напоминает ликер Нойо. Кумыс, напиток из молока, называют здесь tchez-gan».

Листер сказала, что видела в округе табуны верблюдов и лошадей и, значит, хозяйство в имении процветает. Серебджаб подхватил – слава богам, оно год от года богатеет, приплод растет, в его личных табунах больше тысячи голов, у кочевников – уже около десяти тысяч. Калмыки – прирожденные фермеры. От продажи скота, шерсти, кож и сала получают большой доход. Занимаются земледелием, и тоже успешно. Выращивают все: зерновые, горчицу, картофель, морковь, огурцы, капусту, дыни, арбузы, табак. Холят свои виноградники и делают хорошие вина.

Сам князь был известный гурман. Баловал себя и гостей изысканными блюдами, в которых галльское изящество сочеталось с русской придворной пышностью. Их приготовлял для Тюменя искусный петербургский повар с парижской выучкой: «Обед начался с Eesh-Kessen (похожей на русскую шинкованную красную капусту) и блюда с кусками баранины, выложенными на листьях салата, как это делают в Сарепте. Все очень вкусно. Потом подали фаршированный бифштекс по-русски с густой подливой. Потом котлеты из скумбрии, хорошо приготовленные. Потом блины, свернутые в небольшие трубочки (два дюйма в длину и два дюйма в диаметре). Но мне они показались слишком жесткими и недостаточно горячими. Потом принесли консервированные апельсины, резанные кусками, и белую смородину. От медока и прочих французских вин я отказалась и выпила бокал вина, сделанного в этом году из винограда, растущего в его собственном саду (отсюда около четырех верст). Довольно бледное, странного вкуса, но не скажу, что дурное. Вода превосходная. Потом нас угощали десертом из персидского миндаля двух сортов. Потом подали кофе, столь же превосходный, как и тот, что пили утром. Потом был чай – выпили две чашки, великолепный, лучший чай, который я пробовала в России…»

После обеда, соблюдая этикет, Листер наговорила комплиментов хозяину, его родственницам, повару и всем вообще насельникам этого необычного места. Тюмень ответил ценным подарком: «Преподнес мне словарь монгольского языка, изданный в Казани в 1835 году, и написал на титульной странице свое полное имя». И между прочим пообещал достать меховую четырехугольную шапку, как у его свояченицы. Затем слуги вынесли тяжелый, в узорчатом кожаном переплете альбом, в который князь собирал автографы именитых гостей. Попросил мадам Листер расписаться. Не склонная к сантиментам и пустяковым выморочным рифмам, она ограничилась пространной благодарностью, расцвеченной сложными титулами: «Мадам Листер из Шибден-холла, что в графстве Йорк в Англии, и мадмуазель Уокер из Клифф-Хилла выражают сердечную благодарность месье князю Серебджабу де Тюмень, князю-правителю калмыков, за оказанное гостеприимство и добросердечие. Они желают ему и всему его семейству благополучия и процветания. Вторник, 11 марта (по новому стилю) 1840 года».

Расцеловались по-русски с хозяином, с его дамами и погрузились в почтовый возок. На козлы рядом с ямщиком уселся очень важный колоритный казак из войска Тюменя, весь в медалях и галунах, – с ним, сказал князь, они долетят. Ворота имения распахнулись, казак свистнул плеткой – и полетели. Через вьюгу, через поля, по Волге, над Волгой. Казак нахлестывал лошадей, истошно орал, возница кричал за компанию, передразнивал грозного воина. Анна высунулась из возка, поддержала мужской хор фальцетом. И все смеялись. И летели по фиолетовому небу. И звонкий морозный месяц улыбался стеснительной белозубой улыбкой безмолвной монгольской принцессы. И ночь вспыхивала искрами ее любопытных, озорных темных глаз и заглядывала в окна кибитки.

Через час они были в куцых обтрепанных гостиничных номерах Сероглазовки. Горячий калмыцкий чай с молоком разогрел кровь, унял подступавшую тоску. Скоро Астрахань, а дальше – заветный Кавказ.

В Астрахани

«Тоска, тоска, тоска-а-а», – метель насвистывала, срывалась на плач, в ее пустынном стонущем пении Анна расслышала жалостливое хныканье несчастного одинокого почтмейстера. Ей ужасно хотелось спать – от усталости, мороза, пронимавшего до самых костей, от серого тоскливого удушливого небытия, в которое они погружались, как только проезжали шлагбаум, черно-белую границу между городом и небытием.