Джеки Чан. Я счастливый - [124]
Пока я был в утробе матери, я был неспокойным ребенком, очень любил вертеться. В этом, конечно, нет ничего удивительного, удивительно то, что мама была беременна мной двенадцать месяцев, а я все не хотел вылезать. Однажды у мамы начались схватки, и папа без промедлений отвез ее в больницу. Бедняжка корчилась от боли, и после осмотра врач сказал, что ребенок слишком крупный, роды скорее всего будут трудными, и поэтому посоветовал немедленно делать кесарево сечение.
Папа подписал нужные бумаги, и вся операция заняла примерно два часа. При рождении я весил почти пять с половиной килограммов, что поистине удивило и моих родителей, и врачей. Кстати, по этой же причине я еще и попал на страницы местной газеты, в статье меня прозвали «младенцем-гигантом». Из-за того, что с самого рождения был таким крупным, родители дали мне детское имя А-Пао.[48] Иногда меня еще называли Пао-Пао.
В 50-е годы XX века родители бежали из материкового Китая в Гонконг. Отец устроился поваром в семью французского консула, а мама работала там прислугой, среди беженцев того времени это считалось большой удачей. И хотя финансовое состояние моих родителей было неважным, я с самого рождения жил в резиденции богатых людей на пике Виктория. Однако другие дома, помпезные и просторные, стояли спереди, а наш тесный и простенький дом был спрятан сзади. Семья консула относилась к нам очень благосклонно, но мы все равно чувствовали, что мы живем с ними в двух разных мирах.
Здесь я хочу еще рассказать про один небольшой эпизод.
Стоимость кесарева сечения составляла несколько сотен гонконгских долларов, и тогда у родителей не было такой суммы. Операцию делала женщина, у которой не было детей, и она попробовала договориться с папой: если они отдадут меня ей, то она не только не возьмет денег за операцию и за стационар, но еще и заплатит моим родителям пятьсот гонконгских долларов. Эта были довольно неплохие деньги, и папа всерьез задумался над ее предложением. На самом деле тогда многие бедняки отдавали своих детей в семьи богатых людей, и чтобы самим получить деньги, и чтобы обеспечить ребенку будущее. К счастью, мои родители не согласились на эту сделку. Как-никак я был их первым малышом, и им было жалко меня отдавать. Папу поддержали его несколько друзей: «Правильно, возможно, это твой последний ребенок». В то время моей маме было под сорок. «Двенадцать месяцев беременности, пять с половиной кило при рождении, этот ребенок будет на редкость выдающимся!» Друзья дали отцу в долг денег, что позволило ему расплатиться по счетам, а мне вырасти рядом с моими родными папой и мамой.
>Папа и мама дали мне детское имя А-Пао, иногда они меня еще называли Пао-Пао.
В нашем доме было очень чисто, но также и очень тесно, втроем мы занимали десять с лишним квадратных метров. Мебель самолично мастерил мой папа, а мама всегда натирала ее до блеска. По ночам я частенько громко плакал, докучал всему дому, не давая никому покоя. Ладно, что я будил родителей, но я тревожил семью консула, и те не могли уснуть. Несмотря на то что все они были очень воспитанными людьми, они все же иногда спускались вниз, чтобы посмотреть, что со мной, может, у меня что-то болит, — моим родителям было жутко неудобно. Иногда мои крики беспокоили даже жильцов других домов, и глубокой ночью были слышны гневные возгласы: «Чей ребенок так орет? Как же он бесит!» И тогда мама быстро выносила меня в сад, расположенный поодаль, легонечко махала веером, тихо напевала песню и убаюкивала меня. Из-за того, что я был очень тяжелым, мама сильно уставала: ей приходилось много работать днем, а ночью носить меня на руках.
Я очень хорошо запомнил, как папа целыми днями усердно работал на кухне, а мама часто перебирала гору нестираной одежды в прачечной. Когда я немного подрос, мама стала водить меня с собой на работу: она и мыла, и полоскала, и гладила, и складывала вещи. А я ползал туда-сюда вокруг ее ног, мешая ей работать. Иногда, когда она отворачивалась, я съедал то клочок бумаги, то кусочек мыла. Это очень расстраивало маму. Потом она наконец-то придумала способ, как бороться со мной: как только она клала меня в наполненную водой ванную, я сразу же расцветал, я шумно плескался и сам себя развлекал, так мама могла некоторое время спокойно поработать.
Папа говорил, что в детстве я был больше похож на маму, при рождении у меня уже были достаточно длинные волосы, маленькие глаза, и был я очень пухленьким. Еще одна постыдная деталь: от чрезмерной любви ко мне мама кормила меня грудью до трех лет, а когда у нее уже не осталось молока, я все равно не сдавался. Иногда, когда ей наконец-то удавалось немного расслабиться и поиграть с соседями в маджонг, я мог подбежать к ней и задрать ей кофту в надежде попить молока.
Когда мне исполнилось четыре года, папа стал более строгим по отношению ко мне. Каждое утро, когда только-только начинало светать, он вытаскивал меня из постели и тащил с собой на утреннюю тренировку. Иногда мы вместе принимали холодный душ. У папы были золотые руки, он мог из всякого мусора смастерить мне тренажер, и ежедневно он следил за тем, как я на нем занимаюсь. Папа в прошлом изучал стиль ушу хунгар, и он научил меня некоторым простым упражнениям и приемам.
