Джек-потрошитель с Крещатика - [8]

— А ты откуда знаешь?

— А он у нас только один такой…

Ведьма села к компьютеру, щелкнула мышкой, и Даша увидела на экране небольшой, заставленный стульями зал старинного особняка.

— Это чё, онлайн? — восхитилась Землепотрясная. — О, смотри, смотри, в третьем ряду наша Катя! Вот стерва, какая она у нас все же красивая… А ты в курсе, — повернулась она к Акнир, — что мама ее красивой во-още не была. И папа, и бабушка с дедушкой тоже. А прабабушка — вообще уродина типа. Она одна такая в роду… Везет же некоторым!

— Или наоборот — не везет, — сказала юная ведьма.

Глава вторая Два ангела

— Рад вас видеть!

Едва Катерина Дображанская взяла со стола каталог, рядом с ней образовался хозяин Аукционного Дома — Вадим Вадимович Водичев. Избранных, посещавших его антикварные аукционы в маленьком дореволюционном особнячке над Подолом, было немного, и он считал своим долгом обхаживать каждого:

— Жаль, что вас не было в прошлый раз.

Левый глаз хозяина прикрывала черная шелковая повязка. Одни говорили, что в молодости он чересчур увлекался опасной охотой и в одиночку ходил на медведя, другие — что в 90-е он был далек от антикварного бизнеса и водил близкое знакомство с известным криминальным авторитетом Ангелом, иные судачили, что он просто интересничает, желая привлечь внимание прессы. Но дороговизна вещей, с которыми он имел дело, мешала Кате уличить его в столь дешевом пиаре.

— Однако сегодня я не сомневался, что вы придете, — сказал Вадим Вадимович.

— Отчего же?

— Вильгельм Котарбинский, — хозяин выговорил фамилию так смачно, словно успел облизать языком каждую букву. — Мистическая личность. Один из ярчайших символистов стиля модерн. Модерн, — произнес он так, словно был влюблен в это слово и собирался сделать ему предложение на днях. — Ваше пристрастие.

— Хотите сказать, мой бзик? — саркастично спросила Катерина. — Об этом уже знают все?

— Круг истинных ценителей живописи очень узок.

— Признаюсь, я не жалую живопись, — сказала Дображанская.

— А как же акварель княжны Ольги Романовой, которую вы купили у нас?

— Просто я знала ее лично. И у меня сохранились хорошие воспоминания о ней.

Хозяин встретил ее шутку[2] положенной улыбкой и вежливо погладил взглядом Катину золотую бабочку-брошь.

— Отменная вещь. Стрекозы и бабочки — два главных символа модерна. Насколько я знаю, бабочки символизировали женскую душу. Но, боюсь, сегодня у вас есть соперница, — он улыбнулся, приглашая Катю взглядом налево.

У обитой темно-синим шелком стены стояла молодая огненноволосая дама в маленьком черном платье. На ее шее висел заключенный в нарочито простую оправу неприлично огромный бриллиант размером с голубиное яйцо. На придерживающей раскрытый каталог правой руке сиял перстень с бриллиантом цвета утренней зари. Но больше всего Катю пленили ее серьги — 15-каратные бриллианты чистой воды.

До сих пор Катерина не увлекалась камнями, интересуясь сугубо магическим мастерством ювелирной работы. Но сережки огненной дамы произвели на нее странное воздействие. Рыжая стояла в профиль, и в данный момент Дображанская видела лишь одну серьгу — прозрачный сверкающий камень. Он смотрел прямо на Катю, как обращенный к ней глаз живого существа. И этого проникновенного взгляда было достаточно, чтобы понять: она влюбилась!

Получить их… Причем сейчас и немедленно! Купить за любую сумму, отдать за них все, что есть. Желание было слепящим, как вспышка света, острым как желудочный спазм, — неуправляемым.

— Кто она? — хрипло осведомилась Катерина Михайловна. Ей казалось: она знает всех богатых людей страны и их жен. Но, видимо, она ошибалась. Один розовый бриллиант на руке незнакомки тянул на миллионы.

— Виктория Сюрская. Человек мира, — представил хозяин. — Известная художница. Большую часть времени живет за рубежом. Ее картины покупают в Европе, в Америке… Несомненно, что-то в них есть. Возможно, она даже гений… А в промежутках между занятием живописью Виктория меняет богатых мужей и бриллианты. Познакомить вас?

— Нет, — преодолела соблазн Катерина.

Медноголовая дама повернула голову, и Катя заметила, что бриллианты в ее серьгах отличаются по размеру: второй пусть и малозаметно, но все-таки меньше.

— Простите, не буду мешать вам заниматься другими гостями.

Сунув каталог в сумку, Дображанская подошла к небольшому застекленному стенду, демонстрирующему коллекцию черно-белых дореволюционных открыток с полотнами Вильгельма Котарбинского. Она не лгала: живопись, в том числе и эпохи модерн, не была ее профилем. И, выбирая подарок, Дображанская еще не приняла окончательного решения.

— Если хотите знать мое мнение, — послышался презрительный мужской голос сзади, — Котарбинский — это Врубель для бедных.

Голос презрительного был Катерине знаком: на позапрошлом аукционе она увела у его обладателя, генерального директора банка, кофейный сервиз семьи Романовых.

— Взгляните, вроде бы все то же самое… Но Михаил Врубель был гением, а Вильгельм Котарбинский — нет.

И, поразмыслив, Катерина согласится со своим неудачливым соперником. Разглядывая большеглазых Вильгельмовых девушек, муз, души цветов и русалок, она невольно вспоминала врубелевских див: Музу, Сирень, Царевну-лебедь. Фантастические темы, волновавшие их, были похожи, и девушки были порой так похожи, что какую-нибудь не самую яркую работу Врубеля не знатоку можно было легко перепутать с сюжетом Котарбинского. И все же…