Джек-потрошитель с Крещатика - [125]
— Я не умею говорить красивых слов, — сказал князь.
— Ясно… «Я старый солдат и не знаю слов любви».
— Я вовсе не стар.
— Это шутка.
— Вы шутите со мной? — оскорбленно поджал губы он. — А ведь для меня все очень серьезно. Клянусь, если вы откажете мне, я умру во цвете лет, застрелюсь, и да падет моя гибель на вашу неприступную душу! — произнес он с пафосом.
И Дашина душа затрепетала и разом утратила всю свою неприступность. Князь Рюмский стремительно приблизился, впился губами в ее губы, впечатывая ее в стенку, чуть не столкнув с пьедестала огромную вазу с пышным букетом разноцветных пушистых страусовых перьев. Он прижимался к ней всем своим невысоким, но сильным и страстным телом, его рука приподняла созданную Врубелем пышную юбку-радугу, пробралась через все оборки и кружева мадам Манон…
Все развивалось слишком быстро, но Чуб была не уверена, что хочет сопротивляться.
«А если его утащит сейчас прямо в ад?» — пискнула последняя оставшаяся в живых здравая мысль.
Веселая ирландская песня прервалась. Пепита завизжала, как целое семейство свиней в канун Пасхи.
— Остановитесь! — раздалось громогласное.
Нежданный гром среди ясного неба встретили множество возмущенных, испуганных, визжащих голосов:
— Кто вы?
— …непозволительно!
— Полиция…
— Помилуйте, сударь, какая полиция?..
— Кто этот разбойник?
Силой вырвавшись из объятий князя, Чуб перегнулась через опоясывающий весь второй этаж балкон и увидела, что по мраморной лестнице едет лошадь, а на ней, с саблей наголо и перекошенным от крика ртом, восседает поручик Дусин.
— Остановитесь Коко… Не верьте ему! — крикнул он и пришпорил свою гнедую. — Князь Рюмский не влюблен в вас. Он заключил со мной пари, что возьмет вас в первый же вечер… мерзавец, сколько денег ты заплатил?
— Неважно, — князь крепко обхватил Дашино запястье. — Если ее можно купить за деньги, то этим сказано все!
— Ты не выиграл! — крикнул Дусин.
— Ты помешал мне… еще немного, и она была бы моей! Прямо здесь, в коридоре.
Чуб почувствовала, как ее лицо краснеет от нелицеприятной правды. И все же — неправды.
— Не смей врать, ты мне ничего не платил! — Даша вырвала руку и засадила освобожденной ладонью князю по морде.
— Грязная девка! — взорвался тот.
— Ты оскорбил Коко! Я вызываю тебя на дуэль. Считай, что это не ее, а моя пощечина, — Дусин сорвал с руки перчатку и швырнул ее князю.
И лишь сейчас Даша вспомнила, что снова забыла надеть печатки. Похоже, у нее во веки веков будет только одна заветная дверь…
— Завтра утром я жду ваших секундантов. Вы не должны здесь оставаться, Коко! — Дусин наклонился, протягивая ей руку, и Даша, видевшая этот жест в кино тысячи раз, автоматом подалась к нему.
Одним движением он втянул ее на лошадь, посадил впереди себя.
— Вы моя единственная любовь, Коко, — крикнул он ей прямо в ухо.
— А вы, Дусин, меня таки удивили!
— Вы станете моей женой?
— Я подумаю! Зови меня Дашей, — разрешила она. — А твоя лошадь точно умеет спускаться с лестницы?
Поручик промычал в ответ нечто невразумительное, показавшееся его спутнице неудовлетворительным, и она достала из кармана свой проверенный дезик.
Какая разница? Что бы не увидели местные джентльмены, они все равно никогда ничего не расскажут полиции, — тупо струсят.
Чуб оказалась права.
Никто из тайных посетителей дома мадам Манон не признался никому (некоторые не признались даже себе!), что в тот вечер они увидели, как гнедая в яблоках лошадь заржала от изумления, оторвалась от земли и, подобно Пегасу, плавно пролетела над ступенями, над головами обезумевших фрачников, над застывшей с открытым ртом бородатой Пепитой…
И, оставив на натертом мастикой полу круглую теплую и коричневую лепешку в подарок, исчезла на темной Ямской улице.
Глава одиннадцатая,
в которой многое объясняется любовью к неевклидовой геометрии
3 ноября, по старому стилю, 1888 года
Холод бывает уютным, когда так приятно кутать зябкие плечи в плед и смотреть на серый неуют заоконья, и знать, что плед защищает тебя от него, и твой дом защищает, и трескучий огонь в печи.
Непогода загоняет нас в дом… заставляя отказаться от внешних дел и заняться домашними делами.
Непогода порой загоняет нас и в иной дом, в нашу душу — где тоже пора навести порядок и насладиться уютом пребывания в своем внутреннем мире.
Он — тоже наш дом!
И именно он останется нашим домом — домовиной и после смерти.
У одних он похож на узкий темный чулан, у других— на бескрайний дворец с просторным балконом и балюстрадой, с видом на океан… и если внутри вас дворец, не важно, что вы живете в чулане.
Так думала Даша Чуб, лежа ранним темным утром 3 ноября на продавленной койке в меблирашках мадам Кукушикиной, неторопливо затягиваясь папироской и вспоминая свой разговор с Миром.
Возможно, ад более локален. Ад — всего лишь твоя собственная душа. Представь себе, что твоя душа — это дом, в котором ты будешь жить после смерти. И если в твоей душе царят лишь мрак, чернота, страсти, печали… помни: каждый сам себе ад!
Привстав, Даша поймала стаканом поздне-осеннюю муху на подоконнике, слегка приподняв край стакана, выпустила в него табачный дым изо рта и показала на итог рукой:
