Джек Лондон: Одиночное плавание - [5]

Характер у нее с раннего детства был неуравновешенный, а после болезни с ней совсем не стало сладу: со всеми спорила, на всех обижалась, дерзила, ссорилась. После одной, вероятно, очень серьезной ссоры с родителями (подробности неизвестны, но в своей книге Чармиан Лондон намекает на ссору с мачехой[11]), она собрала вещи и навсегда покинула отчий дом. В то время даже для свободной Европы подобный демарш — нечто из ряда вон выходящее. Что уж говорить о куда более консервативной Америке. Тем не менее Флора Уэллман сделала это. Тогда ей было около двадцати пяти лет[12]. И более ни с кем из родных она никогда не виделась и переписки не поддерживала.

Флора отправилась на Запад — маршрут ее передвижений в подробностях неизвестен, но, по некоторым сведениям, на ее пути были Сент-Луис и, вероятно, Чикаго. Оттуда она перебралась в Сиэтл, а затем уже в Сан-Франциско.

Как она жила, с кем? Чем зарабатывала на жизнь? Ответов на эти вопросы нет. Жила, скорее всего, очень непросто. Ирвинг Стоун, интригуя читателя, заметил: «Имеющиеся сведения наводят на мысль, что это была неприглядная история». Но располагал ли он какими-то, хотя бы мало-мальски достоверными сведениями? Вряд ли. Иначе не прозвучало бы: «Биограф Джека Лондона был бы готов пожертвовать многим, чтобы проследить скрытые от нас три года жизни Флоры Уэллман». Это речение произнесено без малого 100 лет назад. Так что и мы, вероятно, ничего и никогда не узнаем. Но нетрудно предположить, что с изнанкой жизни она познакомилась сполна. Что же здесь удивляться словам ее сына: «Не могу даже вспомнить, когда моя мать не была старой… Она всегда была такой же, как и сейчас (в 1900-е годы. — А. Т.)». Объясняя слова супруга, Чармиан Лондон заметила: «Похоже на то, что болезнь навсегда лишила ее юности и веселого настроения. В глазах у нее навсегда застыли горечь и разочарование»[13]. Поправим: болезнь только спровоцировала эту самую «старость» молодой еще женщины, а «горечь и разочарование» в глазах поселил непростой жизненный опыт, в котором три «темных» для биографов года, видимо, сыграли далеко не последнюю роль.

Первые годы в Сан-Франциско: 1876—1879

Будущий автор «Рассказов о Севере», «Мартина Идена», «Морского волка» и других замечательных книг появился на свет 12 января 1876 года, в доме упоминавшейся выше четы сердобольных Слокумов, по адресу: город Сан-Франциско, Третья улица, 615. По свидетельствам, из окон дома на высоком холме открывался потрясающий вид на залив и лес корабельных мачт. Увы, теперь не проверишь: дом был деревянный, и если даже он пережил знаменитое землетрясение 1906 года, то грандиозный пожар, вызванный катаклизмом и уничтоживший почти всё вокруг, его, конечно, не пощадил.

Два дня спустя после появления на свет мальчика на событие отреагировала всё та же «Кроникл», сообщив о рождении «Джона Гриффита Чейни». Да, да, именно так — Джона! Известный всем Джек Лондон стал Джеком не сразу. Он довольно долго оставался Джоном, точнее, Джонни — в силу юного возраста. А вот под фамилией Чейни младенец прожил только первые восемь месяцев. Потом его мать вышла, наконец, замуж по-настоящему и стала миссис Флорой Лондон, а малыш — Джоном Гриффитом Лондоном.

Когда и как пересеклись судьбы Флоры Уэллман и Джона Лондона, при каких обстоятельствах они встретились впервые, достоверно неизвестно. Чармиан Лондон в книге о муже эту тему деликатно обходит. Молчат об этом и многочисленные биографы писателя. Только у Ирвинга Стоуна встречается такой пассаж: «Джону Лондону в те дни было лет за сорок. <…> Он еще оплакивал жену и сына (умерших в течение года. — А. Т.), когда один приятель по работе уговорил его пойти на спиритический сеанс. “Пойди, Джон. Может быть, они дадут о себе знать”. Но вместо вестей от старой жены Лондон получил новую».

Можно, конечно, предположить, что их знакомство произошло на одном из спиритических сеансов, что устраивала госпожа Уэллман до и после рождения ребенка. Но это будет предположением, и только.

Интересно, что же такое особенное разглядел во Флоре Уэллман этот уже немолодой, спокойный, рассудительный человек. Вероятно, нечто, чего не хватало ему самому, — энергию, полет фантазии, авантюризм. Чего-чего, а последнего у нее всегда хватало, и в дальнейшем это не раз омрачит существование семьи. К тому же, по сравнению с ним, она была весьма образованна. Не преминула, видимо, намекнуть и на свое происхождение — куда как более высокое, нежели у избранника. Такие вещи, разумеется, действуют. А еще она была волевым человеком. Джон Лондон силой воли не отличался.

В Калифорнию он попал волей случая и семейных обстоятельств. Родом из Пенсильвании, из простой фермерской семьи, в 17 лет он устроился обходчиком на железную дорогу, работником был добросовестным, и уже в девятнадцать его поставили старшим обходчиком. Тогда же он счастливо женился. С супругой они нажили 11 детей (двое из них умерли в младенчестве). Потом сражался добровольцем на Гражданской войне Севера и Юга. Воевал за северян, несколько раз был ранен, в результате последнего потерял легкое. В то время орденами не награждали, но таким, как он, государство дарило землю. Получил надел и Джон Лондон — на плодородном Среднем Западе, в штате Айова, возле города с милым каждому русскому человеку названием — Москва. Обрел дело, которое приносило ему радость и удовлетворение, — фермерство. «Человеком полей» назвала его Чармиан Лондон в своей книге