Джаз для Ники - [4]

Она просто любит кофе - и кофе привязался к ней. 

Вышло, короче, как с Кириллом. Он тоже к ней привязался. Слишком.

- Как дела на работе? - спрашивает он, подпирая стену и наблюдая за тем, как она снимает лодочки. Разрываясь между двумя желаниями: стоять вот так и смотреть и помочь - снять самому.

- Не поверишь, - улыбается она, распрямляясь и оставаясь в одной туфле. Очень важную информацию обязательно надо донести, глядя в глаза. И вся информация у нее - важная. И пусть туфля подождет. Но ее глаза горят, и за это он готов проглотить все свои бормотания и прикусить язык. 

Пусть горят. 

- Анька спросила, не ты ли писал вчерашний материал!

- Поверю, - пожимает плечами Кирилл. - Ты сколько времени уже со мной живешь? Нецензурщины нахваталась, да?

А сердце ухает в пропасть, хотя он все еще держит лицо. И даже она, зная его от и до, не видит, что сердца уже нет на месте. Что там, вместо него, черная дыра.

“Всё? - думает он. - Это - всё?”.

- Нецензурщины я не от тебя нахваталась, - фыркает она. - Мне есть ее от кого нахвататься. 

И смотрит насмешливо, с плохо скрываемой гордостью. Гордится она, конечно, не нецензурщиной. Но вот Анькой - да, гордится. Анькины симпатии дорогого стоят. Материалом гордится. Собой - наконец-то! - тоже. 

Да, думает он. Всё. 

Он же видел. Видел, как она понемногу меняется. Как становится сильнее, живее… Тверже. Как надевает панцирь. Теперь ее броню не так-то и просто пробить. И ту трещинку под ней уже даже не видно.

Она стала сильной. Он больше не нужен. 

- Ты умница, - говорит он, проводит рукой по плечу и шагает в кухню. 

- Что-то случилось? - спрашивает она в спину. 

Она чувствует всё вокруг. Трещинка осталась под белым бархатом. Всё на месте. 

Но он ей больше не нужен. Она стала сильной. Самостоятельной.

Пора уходить.

- Все хорошо, - отвечает он, глядя в окно. С усилием возвращает улыбку. И только после - разворачивается. - Все хорошо. Я просто… немного устал. Идем ужинать. 

- Бе-едный, - тянет она, сует ноги в пушистые тапочки и шлепает к нему в них. Смешная, все еще в деловом прикиде - и в тапках-зайчиках. 

От этих зайчиков больнее. 

Лучше бы не снимала туфли, ей-богу.

Час до

У него серые глаза, чертовы океаны, в которых утонуть - раз плюнуть. Мягкая улыбка и большие руки. Когда он обнимает - спасает. От всего. Черт возьми, ему даже обнимать не обязательно. Просто чтоб он вот так сидел рядом на диване, и на его плечо можно было положить голову. 

И не нужно больше ничего. 

От него пахнет свежестью. Мятой и травами, будто он не по заданиям весь день мотался, а сидел где-нибудь на высокой-превысокой горе в позе лотоса и познавал дзен. И познал, зараза: от него веет спокойствием, твердостью, уверенностью. 

У него улыбка бога - мудрого и доброго. И руки, способные держать весь мир. И до сих пор не верится, что он выбрал держать в них ее. 

Они смотрят в окно, отражаются в темном стекле. Его рука скользит по ее плечам, волосам. Отражение мутное, и улыбку разглядеть трудно, но она видит - он улыбается. Только вот ей кажется, что как-то странно.

И сегодня, как никогда раньше, прижимает ее к себе. Будто боится отпустить. 

- Ты самый лучший, - в который раз повторяет она. Ей кажется, что ему нужно помочь. Что нужно сказать что-то хорошее, но что - она не знает. Она знает только это: он самый лучший.

Он ее идеальный мужчина. 

Таких, как он, не бывает.

Так, как у них, не бывает.

И кажется, вот-вот придется платить по счетам. Платить какую-то немыслимую цену.

Но пока она пытается надышаться им. 

Сейчас

Ника спит. Дыхание ровное. Легкая улыбка на тонких губах. Дурацкая строгая блузка, расстегнута лишь одна верхняя пуговица - она так и не переоделась. Уснула на его плече. Подтянув к себе колени, с ногами на диване, в дурацких пушистых тапках. 

Почему-то тапки он ненавидит больше всего. 

Кирилл тихо выдыхает. Слышит, как бьется его сердце. И понимает, что этот грохот разбудит, обязательно разбудит, что уйти молча не удастся. Но он пытается. 

Укладывает ее голову на свернутый плед вместо своих колен. Поднимается, но не может уйти - так и стоит над ней. А потом приседает рядом. Осторожно касается пальцами светлых легких волос. Невесомо. Нематериально. 

Как будто его здесь нет. 

Уже нет.

- Ты чего? - шепчет Ника сквозь сон, а потом распахивает глаза и смотрит испуганно. Она понимает, чего он. 

- Мне пора, - улыбается он, но улыбка уже не получается искренней. Уже ничего не получается. Уже всё равно поздно. 

- Куда? - она садится, и кажется, что и не спала вовсе. 

У нее тонкие черты лица, твердый взгляд, точеный профиль. Она идеальна. И она уже давно не нуждается в нем. 

Пора уходить.

- Прости, - тихо говорит он. 

Лучше б ушел, пока она спит. Идиот. 

Он спас фарфоровую статуэтку. А живому человеку лучше без него.  

Он поднимается и шагает к двери, но Ника вскакивает и с неожиданной силой хватает его за руку - будто в одном этом захвате отыгрывается за все те разы, когда он несвоевременно хватал ее. 

И говорит очень твердо. 

- Нет. Не буду прощать. Потому что ты не сделаешь ничего, за что нужно было бы прощать. Ты останешься сейчас здесь со мной. Навсегда.