Джамбаттиста Вико - [46]

Своеобразие трактата Вико в том, что в нем читатель находит самое разнородное содержание, и не только в тематическом отношении, что довольно обычно, но и в логико-методологическом. В «Новой науке» перекрещиваются, а иногда и просто перемешиваются разные уровни исследования — от самых абстрактных философско-исторических воспарений до конкретного исторического исследования, исторической реконструкции (например, политическая история Рима или историко-филологическое исследование гомеровского эпоса). Это до крайности затрудняет чтение и понимание текста, но необычайно плодотворно для самого процесса исследования, для понимания генезиса основных идей Вико.

Философско-методологические принципы не только высказываются Вико в их отвлеченной сущности, но и применяются им к эмпирическому материалу, апробируются на деле. Жаль только, что в самом тексте переход с одной орбиты на другую по большей части специально не оговаривается и порой философская максима предельно широкого значения соседствует с описанием частного исторического факта. Деформирующее воздействие на общую структуру трактата оказало и модное подражание «геометрическому методу», без чего человеку, духовно сформировавшемуся в конце XVII в., почти невозможно было обойтись. Поэтому и расположение материала в книге не отражает ее действительной логической структуры. Впрочем, надо признать, что и сам автор далеко не четко различал уровни своего исследования, ему оно представлялось единым связным целым. К счастью, это способствовало тому, что он пришел к идеям, прославившим его имя, ибо только смелое междисциплинарное мышление могло обеспечить успех столь грандиозного замысла.

Итак, философско-методологическая и философско-антропологическая (мы это специально отмечали раньше) рефлексия питает историческое мышление, не давая ему превратиться в слепое воспроизведение хаотических данных традиции. Но в русло исторического мышления вливается еще один поток — социологический анализ исторической действительности. В мышлении Вико историзм и социологизм взаимосвязаны, что делает его подход чрезвычайно привлекательным для многих буржуазных обществоведов современного Запада. Взаимоотношение истории и социологии— одна из самых острых проблем современной социально-философской мысли. Первая половина двадцатого столетия в буржуазной социологии прошла под знаком решительного разрыва с историей. Еще для основоположников позитивистской социологической традиции, таких, как Г. Бокль и Г. Спенсер, история самостоятельного значения не имела, исторические факты были всего лишь «сырьем» для социологических обобщений. Классики позитивизма стремились радикально преобразовать существующую историографию в соответствии со своими представлениями о том, какой должна быть история. Их ничуть не интересовала сложившаяся практика исторического исследования. Это и вызвало реакцию со стороны «критической философии истории».

В дальнейшем пропасть между историей и социологией в буржуазном обществоведении еще больше углубилась, особенно когда возникла программа так называемой «аналитической социологии», у истоков которой стоял М. Вебер. Категории социологического мышления, чтобы быть действительно «научными», должны фиксировать общие, вневременные характеристики «социального действия» — таково было мнение М. Вебера. В дальнейшем эта позиция получила последовательное развитие в структурно-функциональной социологической школе Т. Парсонса — Р. Мертона. Парсонсовская модель «социальной системы» исходит из абстракции «общества вообще» — недостаток, который В. И. Ленин отмечал еще у социологии спенсеровского типа. Эту концепцию Вико, несомненно, отнес бы к разряду типичных ошибок социального мышления, вызванных «тщеславием ученых», которые думают, что социальные условия их собственного бытия всегда существовали. Если модель единой «социальной системы» еще в какой-то степени отражает особенности «техноструктуры» буржуазного общества в условиях государственно-монополистического капитализма, то она явно не подходит для общества феодального типа, где отношения строились не на функционально-бюрократической основе, а на основе личной зависимости. Но Вико вовсе не отвергал возможности социологических обобщений разного уровня, и пример тому — его всеобщий закон трех стадий исторического цикла и фиксация повторяющихся черт каждой из этих стадий. Философ считал возможной целостную характеристику исторической эпохи, считая таковую направляющей нитью в исследовании частных вопросов. Скажем, знание общего характера «героической эпохи» совершенно необходимо для понимания природы такого литературного жанра, как эпос. Это значит, что историческая наука без социологических обобщений, в явной или неявной форме, не обходится. Социологическое обобщение играет также роль модели, помогающей понять специфику той или иной исторической эпохи. Мы уже отмечали стремление Вико прояснить темные места «возвратившегося варварства» с помощью моментов, известных из истории древнейшего периода античности. Вместе с тем ни одно социологическое обобщение не покидает у него исторической почвы, на которой оно только и может быть воздвигнуто. Признание исторического характера социологических законов отличает схему круговорота Вико от биологического циклизма в культурологии, представленного Шпенглером. По Шпенглеру, фазы культурологического цикла связаны цепью биологической необходимости: вслед за рождением культуры и ее расцветом наступает длительная агония, а затем неизбежная смерть. Так под пером Шпенглера исторический детерминизм, закономерность исторического процесса принимают извращенную форму фатализма, роковой неизбежности, против которой, как мы видели, и выступает Вико, постоянно настаивая, что люди сами делают свою историю и не являются марионетками ни некоей таинственной высшей силы, ни биологической необходимости.