Джакомо Казанова и Екатерина II - [6]
Казанова надувает предохранительный колпачок.
Предположив в гамбуржце Бомбахе те же наклонности, что и в господине Теплове, он решил, что унизит Казанову, если не отнесется к нему соответствующим образом. В результате он сел за стол рядом с ним и принялся так усиленно кокетничать, что венецианец даже сначала совершенно чистосердечно принял его за девицу, переодетую в мужскую одежду. После обеда, расположившись у огня рядом с ним, Казанова сообщил ему о своих подозрениях. В ответ Петр Лунин, дороживший своей принадлежностью к сильному полу, тотчас же выставил напоказ убедительное доказательство ошибки Казановы. А потом, желая проверить, сможет ли гость остаться равнодушным к его красоте, он приступил к решительным действиям. Грубо говоря, он придвинулся к Казанове и, убедившись, что привел его в восторг, занял позицию, необходимую, как он сказал, «для обоюдного блаженства». И «обоюдное блаженство» неминуемо бы свершилось, если бы француженка Ля Ривьер, оскорбленная тем, что какой-то юноша в ее присутствии покушается на ее законные права, не вцепилась в него, вынудив отложить этот сомнительный подвиг до другого времени. Дальнейшее сам Казанова описывает следующим образом: «Их стычка изрядно меня посмешила, но поскольку я не был тут безучастным свидетелем, то почел долгом вмешаться.
Я спросил у девки, по какому праву лезет она в наши дела, а Лунин принял это за изъявление моего к нему расположения. Он выставил напоказ свои прелести, обнажил красивую белую грудь и подзадорил девку сделать то же, от чего она отказалась, обозвав нас мужеложниками, на что в ответ мы именовали ее б…, и она нас покинула. Мы с юным россиянином явили друг другу доказательства самой нежной дружбы и поклялись хранить ее вечно». То, что они «явили друг другу», уединившись в соседней комнате, мы оставим на их совести. Скажем лишь, что вернулись они в общую залу нескоро. Ближе к ночи началась настоящая оргия: француженка Ля Ривьер неутомимо услаждала нескольких мужчин, включая Лунина-старшего и Бомбаха.
И только Петр Лунин с Казановой, пресыщенные, сидели у огня. «Мы напоминали двух добродетельных старцев, кои снисходительно взирают на безумства буйной молодости», – вспоминал потом Казанова.
Что это было? Конечно же, при всем своем сластолюбии Казанова никогда не был гомосексуалистом. Да, он презирал женскую сущность, но он любил только женскую натуру. Удивительно, но в России нормальные галантные похождения почему-то явно не занимали основного места в жизни Казановы. Его «обоюдное блаженство» с молодым Луниным, будущим дядей декабриста Михаила Лунина, выглядит двусмысленным. Очевидно, что известный бабник до этого не был поклонником подобных отношений, но, как говорится, никогда не стоит терять надежды: гомосексуальность может настигнуть мужчину в любой момент и в любом возрасте.
Казанова вернулся домой уже на рассвете и едва успел увернуться от брошенной в него бутылки – Заира была в бешенстве от ревности. Казанова потом вспоминал: «Я являюсь домой, вхожу в комнату и по чистой случайности увертываюсь от бутылки, которою Заира запустила мне в голову; она бы меня убила, попав в висок. Она задела мне лицо. Безумица в бешенстве бросается оземь, колотится головой об пол; я бегу к ней, насильно хватаю, спрашиваю, что с ней, и, решив, что она лишилась разума, думаю кликать людей. Она утихомиривается, но разражается потоком слез, называя меня предателем и душегубцем. Чтобы уличить меня в преступлении, она показывает мне каре из двадцати пяти карт и читает по ним, что гульба задержала меня на всю ночь.
Она показывает мне непотребную девицу, постель, поединки, все, вплоть до моих противоестественных забав. Я ничего такого не вижу, но она воображает, что видит все. Дав ей вволю наговориться, дабы утешить бешеную ревность, я швырнул в огонь ее треклятую ворожбу и, глядя в глаза, чтобы она почувствовала и гнев мой и жалость, растолковал ей, что она чуть меня не прикончила, и объявил, что завтра же мы навсегда расстанемся. Я говорю, что и впрямь провел ночь у Бомбаха, где была девка, но открещиваюсь, как то и было, ото всех распутств, что она мне вменяла. После чего, нуждаясь в отдыхе, я раздеваюсь, ложусь и засыпаю, чтобы она там ни делала, легши рядом, чтобы заслужить прощение и уверить в своем раскаянии. Спустя пять или шесть часов я просыпаюсь, и видя, что она дремлет, одеваюсь, раздумывая, как избавиться от девицы, которая очень даже может прикончить меня в приступе гнева». Казанова тоже был невесел: он уже думал о том, что очень скоро ему придется расстаться с Заирой.
Он вообще считал, что верность в любви – это лишь промежуток между двумя изменами или обыкновенная лень. Но нужно было куда-то пристроить Заиру. Впрочем, это не было проблемой, так как к ней уже давно приглядывался земляк Казановы – знаменитый архитектор Антонио Ринальди, уже много лет работавший в России. Правда, ему уже было под шестьдесят, но он слыл добрейшим человеком. С жалостью в сердце Казанова объяснился с Заирой. Она долго плакала, а успокоившись – согласилась. Что касается Ринальди, то он был в восторге. Так Заира была продана во второй раз, а «просвещенный европеец» Казанова покинул Санкт-Петербург.
