Джакомо Казанова и Екатерина II - [5]
Цена действительно была высока, но учитывая, что в дальнейшем никакого жалования наложнице не полагалось, нужно было только кормить и одевать, то сделка выходила фантастически выгодной. Вся эта сцена удивила, рассмешила и озадачила Казанову. Он был просвещенным европейцем, демократом и поклонником Вольтера, и вдруг он в самом прямом смысле этого слова покупал себе девушку, словно та бессловесное животное. Между тем, девушка нисколько не возражала против такого торга, наоборот, явно желала переменить свою участь. – Могу ли я с ней спать? Могу ли я отослать ее обратно, если она мне надоест? На все вопросы Казанова получил твердое «да». Только увезти ее с собой за границу он не имел права, а еще он обязан был отпускать ее в баню по субботам и в церковь по воскресеньям.
– А если она не захочет спать со мной?
– Такого быть не может. Вы барин – велите ее высечь.
И Казанова сдался: – Держите сто рублей.
После этого Казанова усадил рабыню в карету и увез ее в свое жилище на Миллионной. На правах настоящего рабовладельца он дал ей знойное имя Заира (так звали наложницу султана в одноименной трагедии Вольтера).
Потом он одел свою Заиру на французский манер («красиво, но без роскоши»). Девушка оказалась прилежной ученицей Великого Любовника, через три месяца она не только могла изъясняться по-итальянски, но и могла бы конкурировать с парижскими куртизанками в постели. Они если и не полюбили друг друга, то чувствовали взаимную привязанность. Один недостаток был у неё – Заира ревновала, когда друг-хозяин загуливал. В конце концов, Казанова стал ее поколачивать. Вначале, как истинный демократ, он старался воздействовать на Заиру только ласковым убеждением, но вскоре согласился, что правы его русские друзья, говорившие ему: «Слова тут силы не имеют, убеждает только плеть. Слуга, рабская душа, почешет в затылке после порки и решит: “Барин меня не гонит, раз бьет, значит, любит, я должен верно ему служить”».
В мае 1765 года, когда Казанова должен был ехать в Москву, он решил взять Заиру с собой. Она была ему так благодарна! Ну, как не любить такого барина: он всегда сажал ее с собою за стол, а иногда и с гостями; он возил ее повидаться с родителями и всегда оставлял ее отцу аж целый рубль! Между ними не было нежных признаний, только однажды Казанова заметил: —По крайней мере, я в тебе уверен. В ответ Заира с гордостью сказала: – Это потому, что я не шлюха какая-нибудь…
Худ. Ачил Девериа. 1830 год.
Да уж. Как говорится, блажен, кто верует. Впрочем, в известном смысле каждый человек есть именно то, что он сам о себе думает, и если он сам ценит себя невысоко, то и мир не предложит ему ни на грош больше. В своих «Мемуарах» Казанова пишет: «Русские в большинстве своем суевернее прочих христиан. Я приметил, что особливо почитают они Николу-угодника. Они молят Бога только через посредство сего святого, образ коего непременно находится в углу комнаты, где хозяин принимает гостей. Вошедший первый поклон кладет образу, второй хозяину; ежели там образа не случится, русский, оглядев комнату, замирает, не зная, что и сказать, и вовсе теряет голову». Короче говоря, дикий народ, дикие нравы…
Кремлёвская набережная старой Москвы.
Еще больше Казанова убедился в этом, когда однажды Заира уговорила его пойти с нею в русскую баню. Войдя в просторную мыльню, венецианец увидел, что мужики и бабы моются вместе, поливая друг друга водой из шаек. Удивительно, но в такой «жаркой атмосфере» он не испытал ни малейшего возбуждения. Однако его задело, что ни один мужчина не оценил прелестей его Заиры. А тем временем настала пора возвращаться в Санкт-Петербург, и Заира загрустила. Она бы и вовсе не уезжала из Москвы – так ей там все нравилось. Вернувшись в Санкт-Петербург, Казанова был приглашен в гости к одному гамбуржцу по имени Бомбах, которого он знавал в Англии, куда тот бежал, наделав долгов. Теперь он переехал в Россию, где ему посчастливилось поступить на военную службу, завести себе дом и прислугу. Этот человек, как и Казанова, любил женщин, хороший стол и азартную игру. А теперь он усердно волочился за француженкой Ля Ривьер, приехавшей в Россию со своим любовником, а та охотно принимала его ухаживания. Эта парочка была в центре всеобщего внимания, так как все знали, что эта француженка зарабатывает тем, чем ее наградил Бог. А Бог наградил ее весьма щедро и она прекрасно отдавала себе в этом отчет, говоря со смехом, что все свои деньги хранит в карманах окружающих ее мужчин.
Пирушка вышла веселая. Господин Бомбах не сводил глаз с понравившейся ему искательницы приключений. Рядом с Казановой сидели братья Лунины, в ту пору простые поручики. Об этом нам рассказывает в своих «Мемуарах» сам Казанова, и по ряду признаков нетрудно предположить, что это были сыновья тайного советника Михаила Киприяновича Лунина. Одного из них звали Александром Михайловичем. Он был на двадцать лет моложе Казановы (позже он станет генерал-майором и губернатором Полоцка). Его брата звали Петром Михайловичем, и он был еще на четырнадцать лет младше (позже он станет генерал-лейтенантом). Кстати сказать, был у них еще один брат – Сергей Михайлович, сын которого – Михаил Лунин – станет потом известным декабристом и будет сослан в Сибирь. Белокурый красавчик Петр Лунин был любимцем одного знатного вельможи – статс-секретаря императрицы Григория Николаевича Теплова. Как утверждает Казанова, он был «умным малым», который «не только плевал на предрассудки, но и поставил себе за правило добиваться ласками любви и уважения всех порядочных людей, с коими встречался». Проще говоря, он не только ставил себя выше всяких предрассудков, но и не стеснялся гордиться тем, что своими ласками мог пленить любого мужчину.
