Дзержинский - [62]

Участники конференции справедливо упрекали Главное правление за то, что оно не информирует партийные организации о внутрипартийном положении в РСДРП.

Разумеется, никто не мог бы оспаривать право местных организаций критиковать Главное правление на своих собраниях и конференциях, если бы они проходили в рамках устава партии. Но Варшавский комитет не сообщил заранее Главному правлению о созыве конференции. А Главное правление отказалось признать правомочной конференцию, созванную без его ведома и без участия его представителя, и не утвердило Варшавский комитет, избранный на этой конференции. Однако Варшавский комитет не подчинился решению Главного правления и продолжал свою работу. Сторонники Главного правления (по-польски Зажонда глувнего) получили название «зажондовцев», а его противники, раскольники, — «розламовцев».

Годом позже, 12 января 1913 года, Ленин в своей статье «Раскол в польской социал-демократии» писал: «Конфликт был организационный, но имел большое политическое значение. Периферия требовала возможности влиять на политическую позицию партии…»[21]

Владимир Ильич резко критиковал методы борьбы Главного правления с оппозицией, но в то же время высказывал «глубокое сожаление по поводу раскола рядов польской социал-демократии, чрезвычайно ослабляющего борьбу с.-д. рабочих Польши»[22].

Варшавская конференция, бунт Варшавского комитета против Главного правления и вынудили Феликса Эдмундовича Дзержинского в январе 1912 года выехать в Варшаву и другие города Королевства Польского, чтобы на месте выяснить обстановку.

Обстановка сложилась тяжелая. И без того слабые социал-демократические организации попали под двойной удар: с одной стороны, лучшие их кадры становились жертвами провокаторов охранки, с другой — их силы подтачивал «розлам», внутрипартийные разногласия, приобретавшие все более и более острый характер.

Дзержинский резко критиковал Главное правление за его отрыв от масс и за примиренческую позицию по отношению к ликвидаторам в РСДРП. Пожалуй, даже более резко, чем лидеры «розламовцев». И все же стал «зажондовцем», так как считал недопустимым внесение раскола в ряды социал-демократии Польши и Литвы.

— Сейчас, как никогда ранее, необходимо, чтобы в край выехал член Главного правления. Надо сплотить местные организации, а главное — активизировать их работу в массах. Наша беда — кружковщина. А рабочие снова готовы в бой. Этим и пользуются ганецкие и малецкие, справедливо обвиняя Главное правление в бездеятельности, — заявил Дзержинский, вернувшись.

И стал еще настойчивее добиваться направления в Варшаву на постоянную работу.

Тышка, Мархлевский, Варский, составлявшие теперь бюро Главного правления (Ледер заменил Барского в Париже, в редакции «Социал-демократа»), тянули с ответом. «Отлучив» от партии Варшавский комитет, они никак не могли решить, что же делать дальше.

Юзеф был прав. Кому-то действительно надо было ехать. И он был самым подходящим. Но все знали, что в случае провала Юзефу грозит каторга, понимали, что их решение может обернуться приговором, и колебались.

— Я напишу письмо. Оно избавит вас от ответственности.

Всю ночь просидел Феликс Эдмундович. Под утро «Письмо к товарищам» было готово.

«Товарищи! Я еду в страну вопреки настойчивому желанию Главного правления, чтобы я отказался от своего намерения. Я еду, несмотря на то, что на меня в Варшаве охранка, хорошо осведомленная о моем прибытии, постоянно устраивает охоту и у меня есть основание предполагать, что теперь охота на меня начнется с удвоенным рвением. Но я думаю, что если вообще может быть оздоровлена Варшавская организация и сохранена от разлагающего влияния… дезорганизаторов, то успешнее всего мог бы это сделать я при моем знании местных условий и людей.

К сожалению, я более чем уверен, что из этой поездки я не вернусь…»

Добавив еще несколько крепких выражений в адрес лидеров «розлама», Фелик Эдмундович закончил письмо словами: «Прощайте, товарищи из Главного правления. Я был горд и счастлив, что в течение последних лет мог работать в тесном контакте с вами — теми немногими товарищами, которые стояли во главе нашей партии, заложили ее основы.

Призываю вас, товарищи, оставайтесь несгибаемо, как до сих пор, на страже интересов партии…

Прощайте, ваш Юзеф.

4 апреля 1912 года.

P. S. Прошу напечатать в случае моего ареста».

Как и желал Дзержинский, после его ареста письмо было опубликовано. Главное правление сопроводило его своим послесловием:

«Он ехал на верную каторгу… Вы его знаете. Везде он был первым, где самая тяжелая работа, самая большая ответственность, самая страшная опасность. Как организатор, агитатор, партийный руководитель, он в любое время делал все, что требовала польза дела: от самых мелких, простых технических функций до широчайшей инициативы политической мысли. С железной силой и огненной страстностью восстанавливал он разгромленные врагом или доведенные до развала из-за собственной расхлябанности товарищей партийные организации…

Молодость, здоровье и личную жизнь он целиком положил на алтарь партии. Сила и слава СДКПиЛ была и есть единственная цель его жизни и с его деятельностью неразрывно связана».