Дюжина ножей в спину - [39]

Коммунистической партии (в ее прежнем господствующем виде) у нас в стране уже не существует, но карающий меч остался в руках бывших коммунистических функционеров, которых в народе не случайно прозвали "отмороженными", то есть лишенными нормальных человеческих чувств и здравого смысла.

...Я очнулся от нахлынувших на меня воспоминаний от лая серого, лохматого скайтерьера.

- Уокер, Уокер! - закричала на него миленькая маленькая старушка. Пардон, месье...

- Ничего, ничего, - по-русски ответил я. - Мерси...

Я поднялся со скамейки и пошел по парижской набережной. Огромная, лимонного цвета луна безраздельно царствовала в небе. И ее свет был горек и тревожен. Он окрашивал утопающий в роскоши огней город в едва слышимые сердцем грустные полутона.

Во мне они пробуждали вспыхивающие черно-белые кадры. Как в старом дореволюционном кинотеатре, где все время у киномеханика рвется пленка. Мой фильм был удивителен и фантасмагоричен. Иногда я сам выступал в нем одновременно режиссером и актером. Часто кто-то свыше шептал мне текст и подсказывал что делать. Иногда стихия жизни сама управляла всеми событиями, которые врывались в мои дни и ночи как августовские метеориты. И я едва успевал увертываться от их ударов.

Только теперь, в парижскую пору, я был предоставлен самому себе. Я как бы наблюдал со стороны жизнь известного политика Анатолия Собчака, о котором был снят захватывающий по своим событиям кинофильм. И были моменты, когда он очень мне не нравился, а в какие-то минуты я восхищался им - и был смущен этим. Подчас я советовал ему, как может советовать зритель своему киногерою, поступать иначе, не так наивно и прямолинейно. Но главное - выжить. Правым всегда бывает тот, кто переживет своих гонителей.

Я шел по Парижу и смотрел свой фильм. Но мне хотелось идти по Петербургу и снимать, может быть, самую интересную серию этого кино...

Глава 6

НА ГРАНИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ: РЕАНИМАЦИЯ И ВЫЛЕТ В ПАРИЖ

В конечном счете побеждает тот, кто выживает. А в том, что я выжил в страшные для меня октябрьские дни 1997 года, основная заслуга моей жены Людмилы. Случившееся со мной было столь неожиданным и с такой силой обрушилось на меня - неудивительно, что сердце не выдержало. Грубость, угрозы и оскорбления со стороны оперативников, вооруженные автоматами омоновцы в черных масках - все это зрелище было не для слабонервных. На это и было рассчитано! Тем более что продолжающаяся уже третий год кампания травли, лжи и клеветы сказалась на мне - сердечные боли последнее время стали постоянными и как раз 3 октября я должен был лечь в больницу для прохождения очередного курса лечения ишемической болезни сердца, которой давно страдаю.

Какое счастье для меня, что в этот момент Людмила оказалась рядом. Воистину и в радости, и в горе она всегда была рядом. В тот момент она не думала о собственной судьбе.

В бытность мою мэром Людмила помогла вывезти на лечение в Гамбург известного петербургского кинорежиссера Семена Арановича, обеспечила его перевозку чартерным санитарным самолетом и утрясала все формальности того рейса. Кто бы подумал тогда, что спустя три года ей этот опыт весьма пригодится.

...5 ноября 1997 года Людмила хлопотала вокруг меня в палате Военно-медицинской академии, где я залечивал последствия инфаркта, случившегося месяц назад.

Утром, как обычно, в палату пришла медсестра для проведения очередного внутривенного вливания. Мы обратили внимание на то, что она явно испугана и очень волнуется: трясущиеся руки, невпопад сказанные фразы. Это насторожило Людмилу, которая спросила, что случилось. Они вышли в соседнюю комнату, и там сестра сказала, что ей звонят неизвестные люди, угрожают ее семье и требуют, чтобы она ввела Собчаку в вену кубик воздуха или отрегулировала капельницу, заблокировав работу сердца. Людмила, как могла, успокоила ее и избавила от необходимости делать инъекцию.

Уже через несколько минут жена была у начальника академии, известного кардиохирурга генерала Юрия Леонидовича Шевченко. Он подтвердил, что тоже подвергается систематическим угрозам в связи с лечением Собчака, но по понятным причинам не хотел говорить нам об этом. Шевченко сказал Людмиле, что он сам будет проводить операцию и что врачи выполнят свой долг, поэтому она может не беспокоиться.

Значительно позднее, когда я уже был в Париже, Юрий Леонидович в интервью "Аргументам и фактам" расскажет, как его шантажировали, запугивали (особенно после интервью А. Куликова, в котором тот угрожал петербургским врачам проверкой поставленного ими диагноза врачами МВД), вызывали в следственную группу для дачи показаний, пытались найти какие-то злоупотребления в деятельности руководимой им академии. Характерная деталь - во время допроса академика генерал-полковника Ю. Шевченко следователь задает ему вопрос: "Как вы считаете: мог ли Собчак умереть 3 октября?" Шевченко говорит: "Я буду отвечать на этот вопрос письменно после занесения его в протокол допроса". Следователь: "Нет, в протокол допроса мы это заносить не будем - считайте, что вопрос вызван моим любопытством". Шевченко: "Тогда я не буду на него отвечать".