Дюма - [65]

Последняя постановка «Калигулы» прошла при полупустом зале 16 февраля 1838 года. В «Одеоне» 28 января возобновили «Анжелу» — провал. В Союз писателей вступили 85 человек, но замысел провалился: писатели не хотели отдавать права союзу, надеясь в одиночку выбить лучшие условия, и союз превратился в арбитраж, рассматривавший конфликты авторов между собой. Все плохо, все не так. Драматург Ипполит Роман попросил помочь с пьесой «Мещанин из Гента» о восстании пивоваров в 1568 году. Премьера в «Одеоне» 21 мая 1838 года — неудачно, Дюма такие работы никогда не подписывал (только брал деньги), но все равно все знали, что он опять потерпел неудачу. Пьесу «Поль Джонс» никто не хотел ставить, Денуайе предложил сделать из нее роман и печатать в «Веке», чтобы утереть нос Жирардену. Дюма написал (при участии художника Доза) «бразильское мыло»: сын не знает, чей он сын, мать скрывает, что она мать, два бесцветно-благородных героя, бесцветная девица, влюбленным мешает соединиться злодей, помогает благородный друг, «хеппи-энд». Удачные находки были — много страдавший незнакомец, вершащий чужие судьбы (эскиз графа Монте-Кристо), зловещая старая маркиза — но в общем, конечно, чушь. А публика взвыла от восторга: роман, печатавшийся с 30 мая по 23 июня, принес «Веку» пять тысяч новых подписчиков. Почему? Только потому, что публика любит чушь?

В «Капитане Поле» Дюма опробовал новую технику. Он отказался от подражания Скотту: «В нем нет драматических качеств… он замечательно изображает манеры, костюмы, характеры, но не способен убедительно изображать страсти, а жанр нуждается в страстях… французам больше импонировал бы роман, где в равной степени внимание уделено манерам и характерам и живому диалогу». Скотт начинал с описаний: кто как одет, где родился… Но роман, печатающийся отрывками, должен захватить читателя сразу, и Дюма почти отбросил предисловия. Специфика жанра требовала обрывать каждую главу на самом интересном — этому Дюма давно научил театр. Наконец, он начал заменять длинные вальтер-скоттовские реплики короткими. По форме то был шаг к «Трем мушкетерам», но по духу этой бесталанной вещи — просто бесстыдное падение. Автор «Актеи» и «Паскаля Бруно» мог стать серьезным прозаиком, а выбрал дешевку: семью кормить надо? Но нет, он не пытался сочинить еще одного «Капитана Поля», а правил «Актею» для книжного издания, написал в дополнение к «Паскалю Бруно», чтобы издать сборником, повесть «Мюрат» о гибели наполеоновского полководца и грустный готический детектив «Полина». (Сборник назывался «Фехтовальный зал» — этот зал Дюма посещал довольно регулярно.) Несмотря на успех «Поля Джонса», надежды автор по-прежнему связывал со сценой. Театр «Ренессанс» Жоли откроется осенью, Гюго и Дюма должны дать по пьесе, первый пишет «Рюи Блаза», второй решил снова работать с Нервалем: с ним интересно. Тот нашел отличную тему: заговор тайного общества иллюминатов в Германии, в августе едем собирать материал…

31 июля 1838 года, когда Дюма обедал у Фердинанда, ему сообщили, что у матери второй инсульт. Врачи сказали, что нет надежды, привел священника. Сил описать это у него достанет лишь в 1855 году, а опубликовать — в 1866-м. «Очевидно, большое горе побуждает нас думать о тех, кого мы любим, как об утешителях…» Он написал Фердинанду записку, тот оставил гостей, пришел. «Я, бесконечно тронутый деликатностью принца, выскочил из дому, открыл дверь его кареты и, обняв его, заплакал, уткнувшись головой ему в колени. Он держал меня за руку и позволил мне выплакаться». Ночь в комнате с матерью: страх, угрызения совести, чувство сиротства. Наутро: «Взгляд, все еще сосредоточенный на мне, помутился…» К полудню глаза закрылись, «на обоих веках застыли слезы». Он стал звать, она с трудом открыла глаза. «Как и в первый раз, веки медленно упали, возможно, еще медленней; дрожь пробежала по телу, потом она сделалась недвижна вся, только губы вздрогнули и приоткрылись: дыхание, отлетевшее от них, коснулось моего лица. Это был последний вздох».

Он просидел у тела сутки, никого не пускал, молился, надеялся: она ему приснится. Нет. «С того дня вера моя угасла, и даже самые ничтожные сомнения рухнули в бездну отрицания; если бы существовало хоть что-то, хоть что-то, что остается от нас и после нас, — то мама не могла бы не прийти ко мне, когда я так ее звал. Стало быть, смерть — это прощание навеки». (На веру в Провидение отказ от религии не повлиял: его Провидение — закон, установленный Творцом для общества, как тяготение — для материи.)

4 августа похороны в Вилле-Котре, для себя заказал место рядом. Гюго выразил соболезнования — кажется, помирились. Художника Дюваля попросил сделать портрет матери, посвятил ей книжное издание «Актеи». Задумался об отце, написал «соотечественникам» на Гаити, предложив учредить фонд для памятника генералу Дюма; в письме говорилось, что героизм генерала — «доказательство того, что у нас, гаитян, есть чему научить старую Европу, столь гордящуюся ее цивилизацией». В фонд должны были жертвовать негры, где бы они ни жили, по одному франку. Но проект не осуществился. Надо ехать в Германию, одной пьесой сыт не будешь, договорился с «Парижским обозрением» о публикации путевых заметок под названием «Прогулки по берегам Рейна», они публиковались осенью 1838 года, а в 1854-м в газете «Родина» вышло дополнение к ним — «Беседы путешественника».