Дю Геклен - [9]
В родном регионе Дю Геклена ближайшими монастырями были монастыри в Динане (францисканцы и доминиканцы), Ламбалле (саккиты) и Ренне, где францисканцы обосновались с 1238 года, но где до 1368 года не было доминиканцев. Будущий коннетабль, вероятно, не имел возможности посещать эти религиозные центры в молодости. В любом случае, и он вряд ли разделял энтузиазм своих коллег-дворян по отношению к монахам-подвижникам, хотя один из них сопровождал его в военных походах.
Лингвистический дуализм
Следует упомянуть языковую проблему существовавшую в Бретани в начале XIV века, сильно влиявшую на преподавание и обучение. При монастырях и городских соборах существовали школы, где обучались послушники или хористы, читавшие псалтырь. В сельской местности в некоторых приходах были школьные учителя, иногда бакалавры, чья компетентность проверялась, о чем рассказывает Formulaire de Tréguier. Детей, особенно из дворянских семей, с семи лет обучали основам письма, чтения и латыни. К концу XV века в епархиях Кемпера и Леона действовало около сорока таких школ. Несмотря на это, образованных людей очень недоставало. Что касается высшего образования, то в Бретани его не существовало. Бретонцы учились в университетах Парижа, Анжера или Орлеана, причем в очень небольшом количестве, в начале XIV века их насчитывалось лишь несколько десятков. Случай с Св. Иво показывает, что в элите бретонского общества не было недостатка в интеллектуалах. Это еще один нюанс, который отличал Дю Геклена, поскольку он, похоже, не посещал школу, не умеет читать и писать, а мог только вывести буквы своего имени внизу документов.
Культурная ситуация в Бретани осложнялась существованием собственного бретонского языка, который был признан в папской канцелярии как самостоятельный язык. Когда-то на этом языке говорили на большей части провинции, но с раннего средневековья он отступил на запад, и к началу XIV века языковая граница установилась более или менее по линии между Пемполем и устьем реки Вилен. На западе бретонский язык был единственным языком, на котором говорили, а для многих и единственным языком, который понимали, что обязывало церковь назначать туда только священников, говорящих на бретонском языке. На востоке преобладал французский язык, исключительно в бассейне Ренна и в регионе Нанта. Дю Геклен принадлежал к этой полностью франкоязычной области, и его редко видели в бретоноязычной части герцогства. Французский язык также имел определенный социальный престиж: он был языком всей знати, церковной иерархии и герцогской администрации в отличии от низшего дворянства и народа на западе, говорящих на бретонском языке.
Этот лингвистический дуализм заставляет нас поднять проблему бретонского "национализма". Бретонское население имело относительное осознание своей оригинальности, что выражалось в определенном недоверии как к французам, так и к англичанам. Последние, в частности, ar Saozon, саксы, имели плохую репутацию. За исключением двуязычной зоны, образованной епархиями Сен-Бриё и Ванн, между востоком и западом герцогства существовало определенное непонимание, что подчеркивалось особыми обычаями и методами землевладения, которые могли отличаться. Это также иногда отражалось в разной реакции на политические вопросы. В политике обстоятельства благоприятствовали французскому языку — языку двух столиц, Ренна и Нанта, администрации и всего герцогского окружения. В культурном отношении здесь не было границы с Нормандией, Мэном или Анжу; настоящий разрыв проходит по линии Пемполь — устье Вилена.
Бретонский фьеф, в орбите французского королевства
Эта размытость восточных границ герцогства в политической сфере важна для понимания жизни Дю Геклена. Бретань была одним из великих фьефов королевства Франции. С 1297 года это герцогство стало пэрством: герцог, пэр Франции, приносил оммаж (вассальную присягу) королю, с которым он таким образом был связан обязательствами вассала. Бретань представляла собой настоящее государство с собственным правительством: под властью герцога канцлер руководил канцелярией, скреплял печатью и отправлял акты, форма которых отныне была четко установлена; камергер руководил финансами, маршал — армией, капеллан — часовней. Согласно документа 1305 года, домочадцы герцога, то есть персонал, обслуживающий его самого и его семью, насчитывал девяносто человек. В обычное время герцог управлял с помощью небольшого совета приближенных, но в исключительных случаях он собирал баронов, девять епископов, приоров, делегатов капитулов и местных чиновников в "полный парламент".
"Бланка Кастильская, мать Людовика Святого": именно такой упрощенный образ сохранила коллективная память об этой королеве XIII века, забыв, что она была женщиной-правительницей с исключительной судьбой, как и ее бабушка, Элеонора Аквитанская. Бланка, дочь короля Альфонсо VIII Кастильского и Элеоноры Английской, родилась в 1188 году, в возрасте двенадцати лет вышла замуж за французского принца Людовика и получила политическое образование при дворе своего грозного свекра Филиппа II Августа. Она стала королевой в 1223 году, матерью двенадцати детей, овдовела в возрасте тридцати восьми лет после смерти своего мужа Людовика VIII и стала регентом королевства от имени своего юного сына Людовика IX.
Фигура дьявола на протяжении столетий занимает свое особое место в духовном мировосприятии человека. В работе предлагается исследование зарождения и исторической эволюции этого феномена в соотнесении с социальными, религиозными и культурными последствиями. Колдовство и экзорцизм, громкие процессы над ведьмами с обязательными пытками и эротическим подтекстом — непременные атрибуты данного явления. Попытки осмысления современной роли сатанизма, его психологическая и социологическая интерпретация завершают исследование.
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.