Дю Геклен - [182]
Помимо этого профессионального аспекта, Дю Геклен не был образцом добродетели. Его непоколебимая верность и преданность королю не могли отвратить его от массовых убийств. С детства Дю Геклен был плохим мальчиком и не очень популярным. Его окружение и его время не объясняют всего. Хотя он был солдатом, он также был человеком, а значит, подчинялся требованиям определенной морали. Несмотря на свою весьма формальную веру в бога, подобно шекспировскому Ричарду III, чьи слова об ордах бретонских наемников мы процитировали в эпиграфе, Дю Геклен был склонен олицетворять свою совесть с физической силой:
Приложения
Карл, сын короля Франции, герцог Нормандии и дофин Вьеннуа, всех, кто читает это письмо, приветствует. Нам известно, что, учитывая верность и доблесть нашего дорогого и уважаемого монсеньора Бертрана дю Герклена рыцаря, сеньора Бруна, и добрые и ценные услуги, оказанные им нашему монсеньору [королю], особенно [в] войне и обороне города Ренн, в чем он долгое время был успешен, благодаря великому постоянству, и верности, благодаря которым упомянутый город был спасен и защищен от врагов нашего монсеньора короля и страны, а также из внимание к добрым и хорошим услугам, которые, как мы надеемся, он окажет нашему монсеньору королю в грядущем, мы, с особой милостью и определенным знанием, даровали и подарили упомянутому монсеньору Бертрану двести турских ливров ренты […] до тех пор, пока он жив, из доходов и сборов с города Беврон; а в случае, если он не сможет получать их там по причине последующего назначения или по другим причинам, указанные двести турских ливров ренты […], из обычных или чрезвычайных сборов с виконтства Авранш […] Дано в […] в шестой день декабря в тысяча триста пятьдесят седьмом году.
Опубликовано в Bibliothèque de l'École des chartes, год 1891, том LII, стр. 617–618.
Месье Уильяму де Фельтону
Я прочел несколько писем, которые вы мне написали, и в которых было следующее:
"Монсеньор Бертран Дю Геклен, я слышал от Жана ле Биго, вашего оруженосца, что вы сказали, что если кто-нибудь скажет, что вы хорошо и верно не выполнили свои обязательства быть заложником по договору об установлении мира в Бретани так, как вы обещали, в тот день, когда месье де Монфор, герцог Бретонский, и месье Карл де Блуа решили вместе примириться и прекратить ссору из-за в Бретани, и что вы не обязаны быть заложником дольше одного месяца, то вы хотели бы защищаться от этих обвинений перед вашими судьями. Поэтому я ставлю вас в известность, что вы обещали своей честью в указанный день оставаться заложником, не уезжать, до тех пор, пока город Нант не будет возвращен месье де Монфору, герцогу Бретани, или пока вы не будете освобождены моим господином. Это обещание вы не только не сдержали, но и лживо не выполнили, и по этой причине я готов, с Божьей помощью, доказать это обвинение против вас, как это должен делать рыцарь перед монсеньором королем Франции. Скрепляя печатью, я приложил ее к этому письму 23-го дня ноября тысяча триста шестьдесят третьего года.
"Уильям Феллетон".
Знайте, что с Божьей помощью я буду перед королем Франции, нашим сеньором, во вторник перед следующим днем мая, если он будет в королевстве Франции в своей власти, а если его там не будет, то я буду с Божьей помощью перед герцогом Нормандии в этот же день. И когда речь идет о том, что вы сказали, что я должен быть заложником, пока город Нант не будет возвращен графу Монфору, и что я нарушил свое обещание быть заложником, в случае, если эти обвинения принадлежат вам и если вы хотите сохранить их против меня, тогда я скажу и подтвержу перед одним из них в свою законную защиту, что вы солгали, и я буду там, чтобы охранять и защищать свою честь и положение против вас, если вы будете так настроены, и по той причине, что я не желаю долго находиться в этом споре с вами, я делаю это известным вам раз и навсегда, этим письмом, скрепленным моей печатью, в девятый день декабря, в тысяча триста шестьдесят третьем году.
Бертран дю Герклен.
Опубликовано в L.-H. de Bérard, Bertrand Du Guesclin en Bretagne, Tours, s. d., pp. 380–381.
Карл милостью Божьей король Франции, всех тех, кто прочтет эти письма, приветствует. Наш самый дорогой и справедливый коннетабль Бертран Дю Геклен, граф Лонгвиль, попросил, чтобы мы передали ему его письма, в которых он признается, что брал у нас в долг и задолжал нам несколько денежных сумм. Речь идет о тридцати тысячах франков золотом, которые мы одолжили ему и обязали вернуть тремя платежами, чтобы помочь ему привести в Гранаду людей из компаний, находившихся в нашем королевстве, которые были выведены туда надолго из нашего королевства, и сорок тысяч франков золотом, которые мы заплатили за него и по его просьбе покойному Джону Чандосу, у которого он находился в то время в плену после битве при Оре в Бретани, и тридцать тысяч кастильских дублонов, которые мы заплатили за него и по его просьбе принцу Уэльскому, у которого он находился в плену после битвы при Нахере в Кастилии. И получив от нас несколько наших писем и посланий нашему упомянутому коннетаблю, находившемуся в то время в Кастилии на службе у нашего дражайшего и любимейшего кузена короля Кастилии, чтобы он, при прочих равных условиях, прибыл к нам на службу с наибольшим числом вооруженных людей, какое только сможет собрать, против нашего противника короля Англии, который сам и его подданные спровоцировали нас на войну, он пришел и привел к нам на службу вооруженных людей из герцогства Бретань и других, которые были на службе у нашего упомянутого кузена, которые служили нам верно и честно с тех пор, как он вступил в нашу упомянутую войну, и с тех пор, как он прибыл к нам, и мы сделали его нашим коннетаблем, он получил для себя и для ратников своей роты, а также и для других за участие в нашей упомянутой войне, из рук наших военных казначеев или одного из них, или нескольких наших сборщиков налогов, несколько денежных сумм, о чем он дал свои расписки. В благодарность за добрую и верную службу, которую наш упомянутый коннетабль оказал нам, когда он вывел из нашего королевства упомянутых людей из компаний и других, и после его возвращения в наше упомянутое королевство и продолжает оказывать нам услуги и по сей день, мы оказали ему особую милость и даровали по условиям этих писем ту из упомянутых сумм франков и дублонов золотом, которую он нам должен, как было сказано, и всего того, что он получил из рук наших упомянутых военных казначеев и сборщиков налогов, как было сказано, и всего прочего, за что он нам задолжал до сегодняшнего дня, должно быть сделано возмещением того, что он может или мог бы попросить у нас, как за его упомянутое пребывание в Кастилии и его упомянутых людей, которых он привел в то время на нашу службу, так и за то, что он или его упомянутые люди сделали нам в наших войнах за все прошедшее время до сегодняшнего дня. По этой причине мы даем указания нашим друзьям и братьям, нашим счетоводам в Париже, чтобы нашему упомянутому коннетаблю были выплачены его упомянутые обязательные суммы франков и дублонов золотом, как было сказано, и чтобы ему было выплачено нами за это, а также за все остальное, упомянутое выше, таким образом, чтобы он и его наследники и преемники были свободными от долга, чтобы в будущем они не подвергались преследованиям и посягательствам, ибо так мы желаем, и что в этих письмах не выражены никакие приказы или запреты на противоположное. В подтверждение этого мы приложили к настоящему письму нашу печать. Дано в Париже в девятнадцатый день января в год тысяча триста семьдесят первый и восьмой нашего царствования.
"Бланка Кастильская, мать Людовика Святого": именно такой упрощенный образ сохранила коллективная память об этой королеве XIII века, забыв, что она была женщиной-правительницей с исключительной судьбой, как и ее бабушка, Элеонора Аквитанская. Бланка, дочь короля Альфонсо VIII Кастильского и Элеоноры Английской, родилась в 1188 году, в возрасте двенадцати лет вышла замуж за французского принца Людовика и получила политическое образование при дворе своего грозного свекра Филиппа II Августа. Она стала королевой в 1223 году, матерью двенадцати детей, овдовела в возрасте тридцати восьми лет после смерти своего мужа Людовика VIII и стала регентом королевства от имени своего юного сына Людовика IX.
Фигура дьявола на протяжении столетий занимает свое особое место в духовном мировосприятии человека. В работе предлагается исследование зарождения и исторической эволюции этого феномена в соотнесении с социальными, религиозными и культурными последствиями. Колдовство и экзорцизм, громкие процессы над ведьмами с обязательными пытками и эротическим подтекстом — непременные атрибуты данного явления. Попытки осмысления современной роли сатанизма, его психологическая и социологическая интерпретация завершают исследование.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.