Дырофермеры - [3]

– Ой, какой пушистик!

Ленка подошла. И про лягушку сразу забыла, и что в овраг его сталкивала – стоило только мохнатика увидеть. Такая в последнее время стала… прямо как девчонка!

– Он это… лягушку съел.

– Съел? Он?

– Ну не знаю, это самое, она в него того… провалилась.

– Куда?

– Туда, – показал пальцем и тут же отдернул. Кто его знает, может, оно на расстоянии действует. Хотя, он же его в руках носил.

Витька приподнял зверька за шкирку. Под пузом обнаружилась только примятая трава.

– Нету.

– Может, ускакала? – спросила Ленка испуганным шепотом.

– Так это же… с носком?

– Так ты с носком мне в нос совал? Ну, Муха-брык!.. А может, вылезла и ускакала?

Витька сорвал травинку и ткнул в серую дырку. Травинка вошла, как в пустое. Витька просунул подальше и отпустил.

Раз – и всосало.

– Ай! – тихо вскрикнула Ленка.

Витька следом щепотку хвои забросил. Пропала и хвоя. И шишка, и камушек. И чудная, невесть где прилипшая к лапе зверька пестрая бумажка с иероглифами.

– Может, он так ест? – предположила Ленка. – Рта же нету.

Муха-брык задумался.

– Не пойму, это самое, на животе дырка – зачем? Не вываливается…

И ткнул в пятно на пузе веточкой. Веточка улетучилась.

– Двухсторонний, – хихикнула Ленка.

– Нифига себе, это самое, зверек. Прямо эта… крокозябра какая-то.

Крокозябра глядела черными глазами и едва заметно пульсировала зеленым прыщом на холке.

– Дырёк, – сказала Ленка. – С дырками потому что. Дырёк.

* * *

Дырька принесли витькиному отцу. Можно было, конечно, к биологине в Нехаево отправиться, но биологиня нервная и злопамятная. Витька ей в пятом классе ухо гипсовое расколошматил – наглядное пособие такое. Вспомнит, и дырька отберет на опыты.

А отец – разберется. Чай, не должно быть сложнее игуаны.

Игнат Фомич, витькин отец, был натурой увлекающейся. Это мама про него говорила подружкам: "Сам-то у меня – увлекающаяся натура", – и глаза закатывала.

Иногда родители ссорились, и мама кричала, что папа ищет легкой жизни, а из-за этого им с Витькой трудно приходится. Сам Муха-брык не считал, что ему приходится трудно, наоборот, с отцом приходилось интересно и весело, но в ссору не встревал, знал – окажешься тогда самым виноватым. И двойку по алгебре припомнят, и взорвавшуюся колбу – это когда он в химкабинете мел в кислоту кидал для реакции, и много еще чего.

Потом мама увлекалась какой-нибудь новой диетой, или начинала вышивать картину с букетом, или у них в Сельбанке снова менялся директор и новый велел все переписывать и пересчитывать – в общем, ей становилось чем заняться и без папиных животных.

Игнат Фомич свесил очки на кончик носа, потом сдвинул их на лоб, побарабанил пальцами по загорелой лысине и резюмировал:

– Чудо природы. Не белка, не лемур, не лори, ни даже звездонос какой-нибудь… Ты где его взял?

– В лесу это… нашел.

– Странно. И где же у него пасть? И анального отверстия не вижу. И вообще…

– Он туда ест, – показала Ленка пальцем. – И туда тоже.

– Ест?

– Засасывает, – уточнил Витька.

– И что он засосал?

– Ну там это… разное, – сказал Витька и спрятал голую ногу за той, которая в носке.

– Трава, листья, да?

– Ну это… ветки еще.

– Шишки? А грибы?

– Грибы не пробовали.

– Сейчас попробуем.

Витькин отец перехватил за шиворот дырька, покрутил туда-сюда, осторожно потрогал налитый зеленым прыщ.

– Такая, понимаешь, вещь в себе. Ест спиной, причем что попало. Не дырёк, а поросенок какой-то! Дыросёнок. И кричать нечем…

Во дворе резко и требовательно заорал страус. Ленка хихикнула.

– Жаль, только одного нашел. Слушай, сын, а может, там гнездо?

– Не видел я, это самое, гнезда никакого. Я это… шел просто, а он сидит.

У отца глаза засветились лампочками. Витька насторожился:

– Я его того… ну этого… для Нобелевки… сам.

– Нобелевка от нас не уйдет. Сейчас мы его в сарай определим, где игуаны были. Витек, тащи хлеб, картошку там, макароны с утра остались. Ах да, он же и несъедобное… Тогда тащи всего понемногу: бумагу там, гвозди, проволоку. И воды захвати.

Результаты экспериментов разнообразием не отличались. Дырек с одинаковым безразличием всасывал и макароны, и бумагу, и картофельную шелуху, и гвозди. Вылитая в дырку вода так же бесследно улетучивалась.

– Интересна-а, интересненька-а, – приговаривал Игнат Фомич, поглаживая лысину. – Замечательный какой экземпляр. Слушай, сын, ты все-таки поискал бы гнездо, а?

Муха-брык облазил весь лес, но больше дырьков не нашел. А вскоре и необходимость в поисках отпала, потому что дырьков стало двое.

– Прихожу, а там два! Ну, это… вчера один, а сегодня прихожу – бац! – Муха-брык размахивал руками, помогая непослушному языку. – Двое сидят! А вечером один.

Дырьки походили друг на друга, как две капли из одного стакана. Беленькие, пушистенькие, с одинаково ровными кругами-дырками, с одинаково зелеными прыщами на холке. Ворочали головами, любопытно поблескивали глазами, спокойно давались в руки, и даже Витька бы не определил, где давешний, а где новый.

– На размножение не похоже – размер одинаковый, поведение сходное. Может, один другого, м-м-м, позвал?

– Так сарай-то, это самое, закрыт!

– Сарай закрыт, да, – отец взъерошил встрепанные витькины кудряшки. – Ладно, посмотрим, как дальше пойдет. Ты их сегодня кормил?