Дым - [2]

- Пойди, - не отрывая глаз от экрана, ответил муж, - они сейчас кругом.

Она надела новое платье, уложила волосы, сделала макияж и подошла к большому зеркалу. С удовольствием рассмотрела себя, послала в зеркало воздушный поцелуй: "А ты еще красивая девочка" и, довольная, что есть куда прихорошиться, пошла в люди.

Группа была большая и разномастная: и старшеклассники с думой о дне завтрашнем, и безработные, направленные службой занятости. В основном, женщины, молодые, шумные - громкий говор, смех.

Вступительная беседа руководителя курсов сводилась к стоимости занятий и необходимости внести деньги в первые же дни, а лучше - немедленно.

Она скучала и рассеянно посматривала на педагога. Был он весь серый: серый пиджак, сероватая рубашка, серые глаза, серая кайма волос вокруг лысины... И яркий, кричащий галстук.

Профессор, заунывно повторяя одно и то же, поглядывал на нее. Она отнесла его взгляд на необходимость лектора смотреть куда-то, а она скромненько сидела за вторым столом, ни с кем не болтая, не пересмеиваясь, являя собой образец слушателя. Но быстрый, не поверхностный, а заинтересованный взгляд стал ее раздражать, и она, уже и вовсе не слушая слов профессора, старалась удерживать на лице безразличное выражение.

Взгляд его останавливался на ней все чаще и никак не был связан с пустыми фразами о количестве часов и стоимости курса, о чем всякий узнавал в секретариате по телефону, прежде чем прийти, и она подумала, что профессор, видно, из тех, кто любит заводить далекие от занятий знакомства со студентками. Подобные педагоги досаждали и ей в свое время, но - она не могла не сознавать - теперь в институте была масса девушек и женщин моложе, причем значительно моложе ее. Она посмотрела на профессора внимательно - нет, конечно, она видела его первый раз, да и откуда у нее знакомые в этом вузе, в котором она даже в годы молодые не была ни разу?

Она решила, что ей померещилось нечто, чего на самом деле в природе не существует, но, едва собрание закончилось и кое-кто окружил профессора то ли задать дополнительные вопросы, то ли спеша отдать деньги, а она шагнула к двери, профессор, жестом и голосом предлагая желающим подождать его, вышел следом за ней в коридор, через пару метров догнал и начал персональную консультацию, мол, на курсах есть несколько подразделений, и почему она пришла именно на это, а не следует ли ей начать с азов, а потом продолжить и даже изучить основы программирования. Нет, ее интересует лишь редактирование. Компьютер для нее - удобная машинка, что позволяет не перепечатывать по несколько раз один и тот же текст (подчас весьма объемный) из-за ее привычки при каждом перечитывании хоть пару фраз, но менять в нем.

- А что вы редактируете? - спросил профессор с глубоким интересом, как бы приглашая к долгой светской беседе, словно случай свел их в зале ожидания и было бы хорошо скоротать время в приятной беседе. Она глянула на тех, что терпеливо ждали профессора у дверей, поглядывая на нее весьма неодобрительно и, комкая фразы, сказала нечто невразумительное: так... кое-что.

И шагнула, но профессор, опережая ее, тоже сделал шаг и встал, загораживая путь, и продолжил с картинным интересом:

- А что вы редактируете? Тексты технические? Художественные? Переводные? Чьи? Или - свои?

Сказать ему: "Готовлю полное собрание своих сочинений для благодарных потомков?"

Она опять произнесла невразумительно и нечетко, мол, так... кое-что и, решительно обойдя профессора, быстро пошла к выходу.

Занятия вели двое, молодой мужчина (она бы сказала парень), в строгом черном костюме и с серебряной серьгой-колечком в левом ухе, и женщина ее возраста в потертой юбке из черного сукна, в жакетике грубоватой вязки поверх старенькой блузочки, в старых латаных сапогах.

Парень не утруждался. Полчаса теории под диктовку, затем - пожалуйста, вопросы, и на все вопросы один ответ: "Это я вам говорил, посмотрите записи"; отвел в компьютерный зал и исчез, и они, предоставленные сами себе, друг другу задавали вопросы, стараясь сообща пробраться сквозь дебри нового предмета.

Парень ее раздражал. И манерой разговаривать игриво, и тем, что всякий раз минут десять - пятнадцать ждали его прихода, а он заглядывал в кабинет, округляя глаза в деланном изумлении, мол, как?! Вы уже здесь?! И серьга ей мешала. И она, вместо того, чтобы вникать в то, что писала под диктовку, занималась аутотренингом, внушая себе, что серьга не показатель, и у каждого поколения свои причуды, и... И соседка наклонилась, шепнула в ухо: "Ничего не понимаю, только о его серьге и думаю", и она решила, что постулат, принятый в ее время, что внешний вид учителя должен не отвлекать внимание учеников от урока, был не лишен смысла.

Женщина была настоящим педагогом. Она приходила за несколько минут до начала занятий и вела их до последнего, пока кто-нибудь из слушателей ни начинал откровенно поглядывать на часы, а в кабинет - заглядывать новая группа; старалась изложить как можно больше информации и обстоятельно отвечала на любой вопрос, желая всем все разжевать и запихнуть в клюв, и, конечно, ни на минуту не оставляла своих питомцев.