Дыхание судьбы - [131]

— Возвращаю тебе твои часы, Венсан. Ты попросил меня сохранить их до твоего возвращения. Надеюсь, ты не обидишься, но я не стала класть их в ящик шкафа, а решила носить. Я считаю, что так лучше для механизма. Вот они, рядом с тобой.

Он не ответил.

Элиза коснулась его лба, чтобы проверить, нет ли у него жара. Несмотря на то что она старательно поддерживала в комнате постоянную температуру, истощенное тело вело себя странным образом, словно внутри него разладился какой-то механизм. Буквально через секунду после внезапного прилива жара он уже дрожал от холода. Она никак не могла понять, чем вызваны эти перепады, и всякий раз приспосабливалась к новой ситуации. Она приложила два пальца к его запястью, где под тонкой кожей вздулись синеватые вены. Пульс был ровным.

Удовлетворенно улыбнувшись, она встала и открыла окно. Был конец дня, птицы щебетали в нежно-зеленой листве деревьев, которая недавно начала распускаться. В углу сада над широкими серебристыми листьями виднелись пурпурные и белые цветы цикламенов. Весна вступала в свои права, но Элиза знала, что еще возможны поздние заморозки.

— Утром день был не очень хорошим, но смотри, как погода разгулялась, — сказала она жизнерадостным тоном. — На небе ни облачка. Когда погода установится, мы сможем выходить в сад. Я там кое-что поменяла, тебе понравится. Вместо роз пришлось разбить грядки. Я предполагала, что это ненадолго, но теперь думаю, что неплохо было бы оставить огород. Как ты считаешь? Мне хотелось бы, чтобы он был дополнен цветниками и самшитовым бордюром. Я даже сделала несколько набросков, завтра покажу тебе.

Раздался звон церковных колоколов, и Элиза не сразу услышала, что Колетта стучится в дверь.

— Входи, — крикнула она, закрывая окно.

Девушка скользнула в комнату с подносом, который поставила на стол. По ее поникшим плечам и бегающему взгляду было ясно, что она боится больного.

— Вот, мадемуазель. Что-нибудь еще? — прошептала она с опущенной головой, нервным жестом вытирая ладони о свой кружевной фартук.

Элиза приподняла крышку супницы, проверила консистенцию овощного супа с кусочками сала. Хлеб был свежим, с золотистой хрустящей корочкой. Сбоку от тарелки лежала белая салфетка и стоял бокал красного вина.

— Все отлично, Колетта.

Девушка принялась убирать в комнате, которая и без того была безупречно чиста. Неловким движением она задела книгу, и та упала на паркет. Она резко побледнела и испуганно поднесла руку ко рту.

— Перестань дергаться, Колетта, — отчитала ее Элиза, нахмурив брови. — Ты вполне можешь шуметь. Месье Венсан — выздоравливающий, а не покойник.

Девушка бросила быстрый взгляд в сторону кровати, где на льняных простынях покоился мужчина с лицом воскового цвета.

— Простите, мадемуазель, — пробормотала она.

Торопливо схватив тазик с душистой водой и полотенце, которые Элиза использовала после обеда для обтирания больного, она на цыпочках выскользнула за дверь.

Элиза развернула салфетку и аккуратно разложила ее вокруг шеи Венсана. Она налила немного супа в миску и села на стул рядом с братом.

— Ты хорошо поел в обед, это меня очень порадовало. Ты набираешься сил и скоро будешь чувствовать себя лучше. Надеюсь, ты уже немного проголодался.

Она подула на ложку, чтобы остудить суп, поднесла ее к губам Венсана, но губы его были плотно сомкнуты. Сердце ее сжалось. Она не стала настаивать, а принялась рассматривать его лицо, вслушиваясь в его молчание. Где-то в глубине этого неподвижного израненного тела, под кожей со следами от фурункулов, словно в стенах тюрьмы блуждала душа ее брата. Нужно было просто подождать, пока она выберется из потаенного уголка, где нашла себе убежище.

Взгляд Венсана скользил по комнате, перебегая от кропильницы[90] с веточкой освященного самшита к книжному шкафу в углу, от гравюр на стене к большому инкрустированному гардеробу. Элиза положила ложку и застыла в ожидании. Голубые глаза продолжали беспокойно блуждать, словно бабочка, попавшая в ловушку.

Она знала, что он возвращался из мира, где пространство имело другие измерения. Час за часом, день за днем. Ему нужно было время для того, чтобы обрести опору и вернуться сначала к самому себе и лишь потом принять присутствие других.

Венсан не разговаривал, но другие уцелевшие пленники, с которыми она пересекалась на собраниях ассоциации, вполголоса рассказывали друг другу о пережитом, и в потерянном взгляде своего молодого брата она угадывала ряды колючей проволоки, бараки, в которых стояла вода во время дождей или таяния снегов. Она видела его в лохмотьях на заготовке дров в разгар зимы, торфа — весной, когда нужно было добывать и высушивать тяжелые неподъемные глыбы. Она знала, что руки солдат, пораженных чесоткой, сочились кровью и водянистыми выделениями, видела шныряющих повсюду крыс, знала, что клопы и блохи постоянно донимали заключенных.

Во время войны свободная Франция призывала дезертировать солдат, мобилизованных в немецкую армию насильно. Становясь пленниками Красной армии, эльзасские и мозельские военные предъявляли свои военные билеты, если их удавалось сохранить. После многочисленных переговоров с представителями де Голля русские согласились рассматривать этих военнопленных как союзников особого рода и по возможности репатриировать. На воротах лагеря прикрепили транспарант с надписью: «Добро пожаловать, французы, друзья великой России!»