Дыбенко - [9]

Правительство направило к Свеаборгу сильную эскадру. Были там линкор «Цесаревич», крейсер «Богатырь», минные крейсеры «Финн», «Трухмен», «Казанец», «Эмир Бухарский», вооруженные пароходы «Пушка» и «Волынец». На «Цесаревиче», «Богатыре» матросов-артиллеристов считали ненадежными, и их заменили гардемаринами, унтер-офицерами; на некоторых кораблях к орудиям встали офицеры. Били по восставшей крепости даже после того, как там подняли белый флаг…

Охота прошел к столу, наполнил чашки.

— Теперь о «Памяти Азова», так тогда называлась наша «Двина». Восстание здесь вспыхнуло одновременно с Кронштадтом. Его возглавили большевики-матросы Арсений Коптюх, по партийной кличке Оскар, и Нефед Лобадин. Обоих я хорошо знал. Арсений замкнутый, но добрый, душевный, за товарищей жизнь не пожалеет. Нефед — весельчак, остер на язык. В ту пору исполнилось ему двадцать лет, но он уже имел богатый опыт подпольной работы в Одессе, Николаеве, Екатеринославе, Кронштадте, Ревеле, совершил несколько побегов из тюрем, дважды был ранен.

В ночь на 19 июля на тайном собрании матросы избрали комитет. Командиром крейсера — Лобадина… Присутствовавший на собрании ученик-комендор Тильман все рассказал попу, а тот старшему офицеру… Схватили и бросили в карцер Коптюха. Лобадин поднял тревогу, громко крикнул:

— Нас предали! К оружию, братцы! — и с группой активистов успел захватить пирамиду с винтовками.

Первыми открыли стрельбу офицеры. Матросы-электрики вырубили свет. Воспользовавшись темнотой, товарищи освободили Коптюха. Он и руководил восстанием. Во время перестрелки были убиты три мичмана, ранены несколько офицеров, и в их числе командир корабля, остальных заперли в каютах.

На «Памяти Азова» заполыхал красный флаг. Его поднял баталер Гаврилов. На Балтике появился свой «Потемкин»! Восставший крейсер утром направился в Ревель, где готовилась всеобщая забастовка эстонского пролетариата.

Только застопорили ход и бросили якорь на ревельском рейде, по крейсеру открыли перекрестный огонь верные правительству корабли. Погиб Гаврилов. Тяжело раненный Лобадин, чтобы не попасть в руки врагов, застрелился. Коптюх выпрыгнул за борт, но был поднят на подошедшую шлюпку.

Из Ревеля спешили катера с жандармами. Восстание подавили. В ту же ночь состоялся суд. Восемнадцать зачинщиков во главе с Арсением Коптюхом приговорили к расстрелу; двести семь отправили на каторгу и в арестантские роты. Большая группа осужденных матросов до сих пор томится в страшной по жестокости ревельской тюрьме «Толстая Маргарита». В ней томятся и мои друзья-балтийцы, борцы за народное дело.

Охота допил остывший чай, снова стал шагать по комнате.

— Что еще добавить? Свеаборг, Кронштадт, «Память Азова», восстания на кораблях флотилии Дальнего Востока — крейсерах «Жемчуг» и «Терек», миноносце «Гордый», транспортах «Аргунь», «Шилка» и гарнизона Владивостокской крепости насмерть перепугали царское правительство, оно поняло — на моряков положиться нельзя. Прекрасен подвиг «Потемкина»! Я вам рассказал о балтийском «Потемкине», были «Потемкину» и на Дальнем Востоке. 17 октября 1907 года красный флаг взвился на миноносце «Скорый», а следом заалели флаги на миноносцах «Тревожный» и «Сердитый».

Охота помолчал.

— Да, друзья мои, — опять заговорил унтер-офицер, — эстафета, начатая потемкинцами, продолжается и будет переходить от поколения к поколению… Вам, молодым, мы завещаем донести ее до полной победы над темными силами зла и насилия!

Охота подошел к сидевшим рядом Дыбенко и Свисту-леву, положил им руки на плечи:

— Мы с вами стали большевиками по велению сердца, знаем, за что борется наша партия… Временные неудачи нас не собьют с намеченного пути.

Охота зашагал, приблизившись к стене, подтянул гирю часов-ходиков, присел к столу, выпил чашку чая и снова стал рассказывать:

— Гвардейский крейсер «Память Азова» считался лучшим на Балтике. Но после восстания по указу царя его вычеркнули из списков боевых кораблей Балтийского флота: сорвали андреевский флаг, разоружили, переименовали в «Двину» и поставили у стенки, заколотив досками. Незадолго перед этим по такому же указу Николая Второго черноморский «Потемкин» был переименован в «Пантелеймона», а «Очаков» стал «Кагулом»… Названия можно менять, но память о революционных делах не померкнет, она будет жить в веках! Три года ржавела «Двина» у стенки, пока новый командующий флотом Эссен «сжалился» и включил ее в состав минных учебных кораблей, превратив крейсер в своеобразную плавучую тюрьму, куда отправляют политически неблагонадежных матросов. Мы создали на «Двине» большевистскую подпольную организацию, которая готовит крейсер к новому восстанию…

Охота взглянул на часы, забеспокоился:

— Засиделись мы, товарищи. На сегодня хватит. — Приблизился к Свистулеву, протянул руку: — Будем считать, что мы лично познакомились. В Риге передайте привет Филатову и Львову. Они сведут вас с нашими на «Богатыре». Рижские большевики с флотом крепко дружат. Рига идет в ногу с Петроградом. Только учтите, Свистулев, на «Богатыре» эсеры и меньшевики здорово мутят воду… Всего хорошего…

Погода стояла жаркая. Палило солнце. На корабле все раскалено, к металлу нельзя прикоснуться. В помещениях, особенно в кочегарке, нечем дышать. Да и наверху, на палубе, душно до невозможности. А за бортом прохладная вода так и манит.