Дьявольское биополе - [35]

– Нет. Иду и покупаю.

Они разом оглядели мой темно-болотный пиджак, старательно отутюженный Лидой. Я приосанился. Но напрасно, потому что плакавшая в зарубежном магазине женщина заметила:

– Да, такой костюм можно пойти и купить. Но для современной молодежи престижная одежда – это главное.

– Если престижная одежда для молодого – главное, то у нашего государства нет будущего, – не удержался я.

Скрипнув бусами, которые были закручены до степени удушения, она сказала с каким-то опережением нашего разговора.

– Ах, оставьте. Время не то, и мещан теперь нет.

– Да, мещан теперь нет – нынче прагматики, – буркнул я, отдаляясь.

В молодости я был, видимо, максималистом. Боролся с глупостью, с серостью, с мещанством… Старики усмехались: мол, еще зелен; мол, сперва поживи; мол, со временем от твоего сопливого максимализма останется лишь теплый пар. И верно, черт возьми! Теперь я стараюсь не упрекать человека в том, что он живет этой самой мещанской жизнью. Я вхожу в его положение. Но иногда максималистский жар юности возвратно опаляет меня, и я с недоумением соображаю: в какое же это их положение я вхожу? Разве у этих людей беды и горе?

Кумиром тут был Костя Пикалев. В маленькой соседней комнате звучал лишь его сухой голос, донося отдельные слова: труп, проникающее ножевое ранение, эксгумация… Видимо, рассказывал истории из своей практики.

Какой-то поток вынес меня к группке парней. Один из них, плечистый, как ворота, обрадовался.

– А мы спросим человека свежего… Кто выиграет: наша команда или финская?

– Представления не имею. А во что играют?

– В хоккей, естественно. Вы не болельщик?

– Нет, – сказал я, добавив для чего-то: – Естественно.

– Зря. Наша команда играет виртуозно.

– Если бы я «болел», то, наверное, бы за финнов.

– Почему? – плечи шатнулись изумленно.

– Финляндия же – маленькая страна.

– Ну и что?

– Знаете, когда трое бьют одного, я всегда переживаю за этого, за одного.

Мне казалось, что я просто брожу по квартире, отыскивая занимательное пристанище. Но кривая, по которой перемещалось мое тело, пролегла из одного угла большой комнаты в другой, где сидела молчаливая и красивая женщина. Эта кривая, как и все кривые дорожки, частенько заводила в тупик. На этот раз я уперся в пару кресел с двумя солидными пенсионерками.

– Вы работник идеологический, – начала одна с отменно зорким взглядом, под которым я себя почувствовал букашкой под микроскопом. – Что делается?

– Посудите сами, – подхватила вторая жарко-хмельным голосом. – Сталин плохой, его соратники плохие, Хрущев кукурузник, Брежнев бездельник… Нет идеалов!

– Навалом, – заверил я, ощутив в голове выпитые полбокала сухого вина.

– Где же? – удивилась первая.

– А вы где ищете?

– Естественно, в печати, – уже вторая бросила, с жаром.

– В печати нужно искать не идеалы, а информацию.

Они переглянулись. Я хотел было улизнуть, но зоркоглазая спросила тоном, из которого следовало, что в идеологических работниках меня уже не числит.

– А где же искать идеалы?

Я сделал вид, что хочу выпить; а уж там, от стола лег на курс своей кривой, ведущей к тихой женщине.

Нет идеалов и не во что верить… Работой государство обеспечило, медицинское обслуживание и образование дают бесплатные, электричество подключено, вода и газ подведены. Ну а идеалы печатают в газетах и по утрам разносят по ящикам. И вдруг старые идеалы похерили, а новых не принесли. Обыватель в ужасе – ему как бы чего-то недодали. Я усмехнулся: вряд ли этих двух пожилых дам прельстят мои идеалы, потому что они требуют личной душевной работы.

Грустной женщины я все-таки достиг. Осталось лишь подойти. Но для этого полбокала сухого вина мне недостаточно. И тогда возник Костя: возбужденный, довольный, со вспотевшими залысинами.

– Старик, не скучаешь? А-а, Вера скучает… Знакомьтесь: Вера, Сергей. Веруша, он знает уголовных историй поболе меня. Старик, расскажи ей, как собирал расчлененный труп.

Она поморщилась. Но пикалевский мундир засинел по ту сторону стола.

– Вы любите кровавые истории? – спросил я.

– Господь с вами!

Голос грудной и глубокий. Темные большие глаза, вызывающие странное ожидание, что их сейчас затянет густая поволока и они как бы скроются в тумане. Соломенные волосы уложены крупными волнами. Губы красные и слегка тяжеловатые, что, впрочем, неплохо. Ее платье, из хорошей коричневой шерсти, было сшито без всяких затей. Мне вдруг показалось, что где-то я видел эту женщину.

– Она тебе про чертовщину расскажет, – бросил на ходу Пикалев, перемещаясь в другие горизонты.

– Так это у вас постукивает?

– Не только постукивает, но и мебель ходит.

– Расскажите подробнее.

Но тут в квартире произошло некоторое движение. Все пошли в другую комнату, к другому свободному столу. В воздухе многократно прошелестело слово «альбом». Пикалев вынырнул откуда-то из шкафа и шлепнул на стол папку с бумагами, толстую, как чемодан. Люди сгрудились. Подошли и мы с Верой. Костя развязал тесемки-ленточки и достал первый лист с наклеенной фотографией…

В траве, рядом с масштабной линейкой, лежала человеческая голова с выклеванными глазами…

Женщины вскрикнули. Казалось, тяжкое молчание стало расплатой людей за их нездоровое любопытство.