Дьявольский вальс - [4]

— Год?

Она кивнула.

— Для надежности я решила продлить срок до пятнадцати месяцев. Начала с еженедельных осмотров как амбулаторного больного и к девяти месяцам была настроена отпустить их до осмотра только в годовалом возрасте. Через два дня после обследования в девятимесячном возрасте они снова оказались в отделении неотложной помощи: посреди ночи возникли проблемы с дыханием — младенец проснулся, задыхаясь, с крупозным кашлем. Вновь мать делает искусственное дыхание, а затем родители привозят малышку сюда.

— А искусственное дыхание — не слишком ли сильный метод при крупе? Разве младенец действительно терял сознание?

— Нет. Она вообще не теряла сознания, просто задыхалась. Возможно, мать перестаралась, но, учитывая то, что она потеряла первого ребенка, как можно осуждать ее действия? К тому времени, когда я прибыла в отделение неотложной помощи, младенец выглядел нормально — ни температуры, ни болей. Но это и неудивительно. Прохладный ночной воздух может снять приступ крупа. Сделали рентген ее грудной клетки, анализ крови — все нормально. Прописала декондестанты[6], обильное питье, отдых и уже собиралась отпустить их домой, но мать попросила оставить ребенка в больнице. Она была уверена, что у младенца серьезное заболевание. Я была практически уверена, что беспокоиться не о чем, но в последнее время мы наблюдали случаи тяжелейших респираторных заболеваний, поэтому я распорядилась принять ее в стационар, предписав ежедневно проводить анализ крови. Все показатели были нормальными, но через пару дней уколов при виде белого халата девочка впадала в истерику. Я выписала ее, вернувшись к еженедельным осмотрам, причем девочка на приеме буквально не подпускала меня к себе. Как только вхожу в кабинет, она начинает визжать.

— Да, такова привлекательная сторона профессии врача, — пошутил я.

Стефани печально улыбнулась и взглянула в сторону буфета.

— Они уже закрывают. Может быть, хочешь что-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Если не возражаешь, я себе возьму — еще не завтракала.

— Конечно, давай.

Она быстро прошла к металлическим прилавкам и вернулась с половинкой грейпфрута на тарелке и чашкой кофе. Попробовала кофе и поморщилась.

— Может, к этому кофе нужно добавить конденсированное молоко? — спросил я.

Она промокнула рот салфеткой.

— Его уже ничто не спасет.

— По крайней мере, он бесплатный.

— Кто это говорит?

— Как? Врачам больше не положен бесплатный кофе?

— Что было, то прошло, Алекс.

— Еще одна традиция повергнута в прах, — вздохнул я. — Вечные бюджетные трудности?

— Ну а что же еще? Кофе и чай теперь стоят сорок девять центов за чашку. Интересно, сколько потребуется чашек, чтобы свести баланс?

Она принялась за грейпфрут. Вертя авторучку в руке, я заметил:

— Помню, как вы дрались за бесплатное питание для интернов и проживающих при больнице врачей.

Она покачала головой:

— Поразительно, что нам тогда казалось важным.

— Что, теперь финансовые дела хуже, чем когда-либо?

— Боюсь, что так.

Она нахмурилась, положила ложечку и отодвинула от себя тарелку.

— Ладно, вернемся к нашей истории. На чем я остановилась?

— Младенец при виде тебя поднимает визг.

— Да. Так вот, дела вновь начинают поправляться, и поэтому я опять сокращаю, а затем и совсем прекращаю амбулаторные посещения и назначаю следующий визит через два месяца. Через три дня в два часа ночи они вновь в отделении неотложной помощи. Вновь приступ крупа. Только на сей раз мать утверждает, что ребенок действительно потерял сознание, посинел. Опять искусственное дыхание и массаж.

— Через три дня после того, как ты отменила посещения? — переспросил я, делая пометку в блокноте. — В прошлый раз это случилось через два дня.

— Интересно, а? О'кей, я провожу обычные при неотложной помощи обследования. Давление крови у младенца слегка повышено, дыхание учащенное. Но она вдыхает большое количество кислорода, никаких хрипов. Все же я стала подозревать или острый приступ астмы, или реакцию на что-то, что вызывает у нее беспокойство.

— Страх вновь оказаться в больнице?

— Или это, или просто передавшаяся ей тревога матери.

— А у матери проявлялись внешние признаки беспокойства?

— Не особенно, но ты знаешь, как это бывает между матерью и ребенком — некие флюиды. В то же время я не могла исключить и чисто физический фактор. Когда младенец теряет сознание — это уже кое-что серьезное.

— Безусловно, — согласился я. — Но это могла быть и просто далеко зашедшая вспышка раздражения. Некоторые дети очень рано учатся задерживать дыхание и терять сознание.

— Я знаю, но с ней это произошло в середине ночи, Алекс, а не после какого-либо проявления упрямства. Поэтому я вновь принимаю ее в больницу, назначаю исследования на предмет аллергии. Полное исследование работы легких показывает — никакой астмы. Я уже начинаю подумывать о более редко встречающихся дефектах — о патологии на клеточном уровне, идиопатических образованиях в головном мозге, а также ферментных нарушениях. Их подержали неделю на пятом этаже — настоящая карусель из консультантов по всем специальностям, бесчисленные процедуры и осмотры. Бедная малышка впадает в истерику, как только открывается дверь в ее комнату. Но никто не может поставить диагноз, и за все время, что она находится здесь, — никаких дыхательных осложнений. Уверившись в своей теории, что приступ был вызван передаваемой тревогой матери, я выписала их. В следующий раз на приеме я не предпринимала никаких исследований, только пыталась играть с ней. Но она по-прежнему не желает меня признавать. Поэтому я осторожно заговорила с матерью о том, что ее тревоги передаются ребенку, но она не разделяет моего мнения.