Дьявольский план - [4]

Виктору, который работает у нас в редакции фотографом и иногда выполняет также роль моего телохранителя, уже пару раз приходилось обращаться к своим приятелям из спецназа, чтобы объяснить дядям с цепями на бычьих шеях, что нам от них ничего не нужно. Короче говоря, «Свидетель» как был, так и остался независимым еженедельником, и если от чего и зависел, так только от моего мнения и мнения членов редакции.

Дождь кончился, но над городом висели низкие тучи, готовые разродиться новыми холодными потоками воды. Стекла в машине запотели, и мне пришлось включить печку, чтобы заодно прогреть салон. По улицам двигались унылые, под стать погоде, горожане, троллейбусы и трамваи, и мне тоже почему-то немного взгрустнулось. Я подумала о том, что давненько уже не баловала Кряжимского «горяченьким» материалом и не мешало бы что-нибудь такое подходящее подыскать.

Кстати, промелькнуло у меня в мозгу, почему бы тебе не попробовать разыскать пропавшего помощника Корниенко? Это было бы и для «Свидетеля» хорошо в плане свежего сенсационного материала, и помогло бы Юрию Назаровичу, которому я симпатизирую. Завтра на интервью мы этот вопрос и утрясем.

Дома я немного отредактировала, мысленно, конечно, свои вопросы Корниенко в свете последнего своего решения и, успокоившись, принялась готовить обед.

Когда котлеты уже шкварчали на сковородке, в прихожей раздался звонок. Интересно, кто бы это мог быть? Все мои знакомые знали, что в это время дома меня обычно не застанешь, да знакомые сперва позвонили бы по телефону. Сполоснув руки, я вытерла их на ходу о полотенце и открыла дверь. Высокий незнакомый мне парень в светло-голубых джинсах и легкой не по погоде курточке собрался звонить соседям.

— Добрый день, — он повернулся ко мне, и я увидела, что в руках он держит какие-то бумаги и ручку, — меня зовут Алексей, я собираю подписи в поддержку кандидата в депутаты Государственной Думы Корниенко Юрия Назаровича. Если вы…

Я вспомнила про котлеты на плите и, не дав ему закончить, сказала:

— Проходи и захлопни.за собой дверь, мне надо на кухню.

Котлеты были спасены, но «разборка» с ними заняла у меня некоторое время. Когда я перевернула едва не подгоревшие котлеты, то вспомнила о парне с лестничной площадки и, не обнаружив его на кухне, пошла в прихожую. Он скромно стоял там в полумраке, видимо, не решаясь войти. Надо же, какой воспитанный, с уважением отметила я у него качество, которое у меня отсутствовало если не полностью, то уж процентов на пятьдесят — точно. А моя коммуникабельная расторможенность и, я бы даже сказала, нахрапистость — это издержки журналистской профессии. Без таких качеств журналист просто не в состоянии будет раздобыть и десятой доли той информации, которую легко получит его менее щепетильный собрат. — Проходи, чего стоишь? — кивнула я в сторону кухни, — у меня там котлеты подгорают. И не разувайся, все равно не убрано.

Он прошел и устроился на табурете возле кухонного стола. Я села напротив и только теперь смогла его хорошенько разглядеть.

Он был, наверное, моим ровесником, высоким, стройным и худощавым. Длинные русые волосы, зачесанные назад, открывали гладкий широкий лоб. У него было немного вытянутое лицо с прямым бесхитростным взглядом светло-зеленых глаз. В середине гладко выбритого подбородка под большим чувственным ртом разместилась небольшая ямочка, которая придавала его лицу какую-то романтичность. Он мне сразу чем-то понравился, поэтому я и пригласила его в квартиру, да еще потому, что он упомянул Корниенко, у которого мне завтра предстояло брать интервью.

— Так ты говоришь, собираешь подписи? — переспросила я, отмерив в кастрюлю рис и залив его кипятком.

— Да, — он протянул мне ламинированный членский билет со своей фотографией, — в поддержку Юрия Назаровича Корниенко.

— Ну, это я уже слышала, — я положила на стол его членский билет и поставила кастрюлю с рисом на огонь. — И что дальше?

— Ну, — он нерешительно поднял на меня свои большие глаза" — если вы сочувствуете… Черт, — вдруг вылетело у него, — опять это слово.

— Какое? — удивилась я, снимая первую порцию котлет.

— Да это «сочувствуете», — невесело усмехнулся он.

— А что в нем плохого? — не поняла я.

— Да я-то сам тоже ничего плохого в нем не вижу, — он пожал плечами, — только вот некоторым оно не очень нравится.

— Например? — поинтересовалась я.

— Да сегодня утром зашел в один продуктовый магазинчик на Казачьей узнать почтовые реквизиты и телефон, — пояснил он, — так директриса, такая бабец, с меня ростом, только раза в три шире, как услышала про Корниенко, сразу говорит: да, да, мол, конечно, за кого же еще?

Он снова усмехнулся, на этот раз немного веселей.

— Ну, я сдуру и ляпни: «Так вы ему сочувствуете?»

Не знаю уж, что она подумала, может, что у него помощник пропал или еще что, только она и говорит, мол, чего сочувствовать, всякое бывает, и прямо грудью на меня напирает. Ну, я ей спокойно сказал, чтобы она не кипятилась, мол, все нормально. А она мне: «Ты что себе позволяешь? Я не чайник, чтобы кипятиться: Научись сначала разговаривать, потом приходи». Короче, — закончил он, — остался магазинчик неохваченным, так сказать, хотя вроде бы и «за».