Дьявол в быту, легендах и литературе Средних веков - [44]

По уверениям клерикальной полемики, таких сатанических обществ было очень много. На их собраниях Сатана являлся в образах «зримых и осязаемых», и сатанисты и сатанистки вступали с ним в половые сношения. Поэтому все лица, которые предаются сатанизму совершенно добровольно и с полным сознанием своего поступка, являются в глазах Церкви уже тем самым виновными и в инкубате или суккубате (Жюль Делассю).

Медики очень часто наблюдают явления инкубата у истеричек, которые жалуются, будто их по ночам насилуют фантастические существа либо знакомые им мужчины. При этом такие женщины, будучи часто весьма холодными в нормальных половых сношениях, испытывают живейшее наслаждение от страстных своих галлюцинаций. Люди, одержимые гиперсексуальностью, в известном периоде прогрессирующей болезни доходят до способности так называемого умственного соития, которое весьма схоже с инкубатом. По свидетельству Крафт-Эбинга[209], таким людям, когда они находятся в присутствии женщины, возбуждающей их желания, нет надобности в телесном общении, чтобы силою воображения проделать половой акт, так сказать, психологически, — и довести себя до оргазма со всеми его физиологическими последствиями.

Таким образом, по мнению Делассю, в феноменах инкубата и суккубата надо различать две главные категории: инкубат противовольный: у больных и у «порченных»; инкубат вольный: у магов, спиритов и разных субъектов, сознательно предающихся. Эти две категории, однако, подразумевают собою третью, которая если не охватывает их обеих, то уже, конечно, соприкасается с ними обеими: категорию полового невроза, которым одинаково вызываются и вольный, и противовольный инкубат, как два разных по впечатлению, пассивный и активный, но по существу совершенно однородные виды мистического, галлюцинаторного онанизма.

Можно считать за общее правило, что инкубы беспокоили женщин чаще, чем суккубы мужчин. Фома Катипратийский уверяет, что ему много раз приходилось выслушивать исповедь женщин, изнасилованных инкубами. Жан Бодэн[210] утверждает, что в Риме и течение одного года было 82 случая, что инкубы завладевали женщинами. Целий Аврелиан[211] сообщает, что в Риме же одно время посещение инкуба стало эпидемическим и многие от того умерли. Любопытнейший и вряд ли выдуманный пример этой галлюцинации рассказан в «Житии» св. Бернарда: в Нанте инкуб преследовал своим бесстыдством одну почтенную даму даже на супружеском одре ее, нисколько не стесняясь присутствием спящего рядом мужа.

Результаты подобных отношений были пагубны для жертв не только морально, но и физически. Фома Вальсингам[212], монах из Сен-Альбано, в Англии, рассказывает как факт, что одна девушка умерла три дня спустя после того, как осквернил ее дьявол, от страшной болезни, которая раздула ее тело, как бочку, причем разложение сопровождалось нестерпимым зловонием. Другая женщина, описанная Цезарием, поплатилась тем же самым за один дьявольский поцелуй. Суккубы, конечно, были столько же ядовиты. Тот же Цезарий повествует о послушнике, умершем самым жалким образом через три дня после любовного свидания с суккубом, пришедшим к нему в образе монахини.

Однако, по-видимому, против столь злополучных последствий имелись какие-то презервативы, настолько существенные, что во множестве других случаев связь между инкубом и женщиною или между мужчинами и суккубами длилась годами без всяких вредных последствий для смертной половины. Вопреки утверждению теологов, будто развращенной природе демонов чуждо чувство любви, многие дьяволы оказывались весьма страстными любовниками. Гервасий Тильбюрийский, великий знаток всех этих секретов, утверждает, будто некоторые демоны до того падки к женщинам, что нет хитрости и обмана, которых они не пустили бы в ход, чтобы овладеть предметами своей страсти. Но нельзя не признать, что в огромном большинстве таких случаев дьявол встречал со стороны женщины совершенную взаимность. Многие считали втайне величайшим счастьем жизни испытать объятия царя пламени. Превосходно сказано об этом у Лохвицкой в «Мюргит»:

«Эй, расступись честной народ!» — Расхлынула волна.

Монахи с пением кадят и между них — она.

Идет. Спадает грубый холст с лилейного плеча;

Дымясь, в руках ее горит пудовая свеча.

Доносчик тут же; вслед за ней, как бык, ревет Жако:

«Прости, прости меня, Мюргит, — и будет мне легко, —

Души своей не загубил, — суду про все донес,

А что-то сердцу тяжело и жаль тебя до слез».

Лиловым взором повела красавица Мюргит:

«Отстань, дурак! — ему она сквозь зубы говорит. —

Не время плакать и тужить, когда костер готов.

Хоть до него мне не слыхать твоих дурацких слов».

Но все сильней вопит Жако и воплем говорит:

«Эх, что мне жизнь! Эх, что мне свет, когда в нем нет Мюргит!

Скажу, что ложен мой донос, и вырву из огня.

Я за тебя на смерть пойду — лишь поцелуй меня!»

Блеснула жемчугом зубов красавица Мюргит,

Зарделся маком белый свет нетронутых ланит,

В усмешке гордой, зло скривясь, раздвинулись уста —

И стала страшною ее земная красота.

«Я душу дьяволу предам и вечному огню,

Но мира жалкого рабом себя не оскверню.

 И никогда, и никогда, покуда свет стоит,