Дьявол в быту, легендах и литературе Средних веков - [30]

Иногда его обманы просто наглы и грубы: он щедро раздает своим поклонникам деньги, драгоценные камни, убирает стол их дорогими яствами, но в действительности это сухие листья, уголь, помет или что-нибудь еще хуже. Когда морока спадает, одаренные дьяволом всегда видят себя одураченными и попадают в скверные истории. На эту тему сложилось множество легенд и сказок как народных, так и вдохновленных ими искусственных, до Гоголева «Проклятого места»[129]включительно.

«Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принес! — сказал дед и открыл котел.

Что ж бы, вы думали, такое там было? Ну, по малой мере, подумавши хорошенько, а? золото? Вот то-то, что не золото: сор, дрязг… стыдно сказать, что такое. Плюнул дед, кинул котел и руки после того вымыл.

И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту.

— И не думайте! — говорил он часто нам, — все, что ни скажет враг Господа Христа, все солжет, собачий сын! У него правды и на копейку нет!»

Когда человек вступал в договор с чертом, ему приходилось смотреть в оба, чтобы каждый пункт условия был яснее дня, ибо рогатый юрист мастерски привязывался к каждой недомолвке и двусмысленности и обращал ее в свою пользу. Знаменитый польский волшебник пан Твардовский[130], воспетый Мицкевичем в юмористической балладе «Пани Твардовская», чуть было не пропал из-за такого промаха. По контракту своему с дьяволом он должен был отдать свою душу аду в Риме. Понятно, что, заключив контракт, «польский Фауст» поклялся, что никогда нога его не ступит за римскую черту. Но он позабыл написать: в городе Риме. И вот однажды, когда Твардовский пировал в какой-то корчме, из кубка выскочил черт:

А, Твардовский?! Встретить братца

Мне приятно, дорогой!

Что? Со мной не хочешь знаться?

Мефистофель пред тобой!

Договором нас связала

В полночь Лысая гора.

Дней с тех пор прошло немало,

Рассчитаться б нам пора!

Клялся ты на коже бычьей,

Что спустя два года сам

В Рим придешь свершить обычай,

То есть выдашь душу нам.

Ад служил тебе исправно,

Не жалел ни чар, ни сил,

Семь годков ты пожил славно,

Но о Риме позабыл.

Шел ты в сеть путем незримым,

Не страшился здешних мест,

Глянь, корчма зовется «Римом»,

Так что, пане, под арест!»[131]

Твардовский сумел выкрутиться из скверного положения, но многие другие контрагенты дьявола погибали в подобной ловушке. Между ними — папа Сильвестр II (Герберт): по тем же причинам, как Твардовский от Рима, он отлынивал от Иерусалима, но однажды, отслужив мессу, он увидал пред собою дьявола, который заявил ему, что придел, в котором он служил, носит название Иерусалима, а потому не угодно ли его святейшеству расплатиться по контракту? И уволок бедного папу в ад…

Впрочем, и помимо договоров с дьяволом подобные предсказания о месте смерти, разрешавшиеся трагическим каламбуром, сыграли печальную роль в жизни многих исторических людей.

Король Генрих.

Как называют комнату, в которой

Я в первый раз лишился чувств?

Варвик.

Ее

Зовут Иерусалимом, государь.

Король Генрих.

Хвала Творцу! там встречу я кончину;

Мне предсказали, помните, давно,

Что будто я умру в Иерусалиме;

Я думал все, что это в Палестине,

Но вышло иначе. Перенесите

Меня туда и положите там,

Чтоб Генрих встретил смерть в Иерусалиме.

Шекспир. Генрих IV.

Страсть Сатаны досаждать людям и всячески издеваться над ними доводит его до того, что он, подобно лисице, опустошает курятники или вдруг возьмет да выпьет в чьем-либо погребе все вино. Св. Маранда[132] бес донимал, стаскивая с него одеяло, св. Гудулу[133] — туша ночник, когда она стояла на молитве, св. Теодеберта — опрокидывая подсвечник (чего так не любил лесковский «очарованный странник»), св. Франческу Римскую — насыпая мух ей в воду для питья. Его дело — украсть у монаха рясу, запрятать молитвенник, набросать гадостей в суп. У монахов св. Дунстана[134] он тащил решительно все со стола. Когда ученики св. Бенедикта строили монастырь, они никак не могли сдвинуть одного нужного им камня, потому что на нем сидел смеющийся над ними бес. Он уступил только вмешательству самого святого. Любимым же его издевательством — самым наглым и грубым, но, увы, довольно частым — было свести влюбленную парочку на запретное свидание и в момент преступных объятий связать их — на позор людской — в неразрывность (А. Граф).

Когда Гамлет колебался, убить ли ему дядю и отчима своего Клавдия в отмщение за убитого отца, в числе его сомнений было и такое:

Дух — мог быть Сатана; лукавый властен

Принять заманчивый, прекрасный образ;

Я слаб и предан грусти; может статься,

Он, сильный над скорбящею душой,

Влечет меня на вечную погибель.

Эта сила Сатаны над скорбящею душою отдавала во власть его всех меланхоликов, и оттого-то он был так страшен для святых, с их отвращением к веселости и любовью к скорби по человечеству.

Очень трудно выразить по-русски ту разницу между двумя видами бесовского воздействия на человека, которая в латинском языке коротко определяется словами obsessio и possessio. Первая обозначает предрасположение человека к атакам дьявола извне — собственно говоря, это высшая форма искушения. Possessio — одержимость бесом, бесноватость, проникновение беса внутрь человека. Гамлет, равно как и заливавшиеся слезами святые, были жертвами obsessionis, но это не значит, что они были одержимы: напротив, философия и святость исключают возможность бесноватости.