Дьявол против кардинала - [40]

В ответ королева заперлась в Люксембургском дворце и нарочито не появлялась при дворе, якобы наблюдая за завершением работ в Большой галерее. Зная нрав королевы-матери, придворные забеспокоились. В воздухе запахло грозой. Ла Вьевиль робко предложил королю уделить-таки кардиналу место за столом совета — где-нибудь с краешку. Допустим, поручить ему разбирать депеши. Получив такое предложение, Ришелье немедленно его отклонил, сославшись на слабое здоровье, не позволявшее ему занять столь «ответственный» пост. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: кардинал страдал лишь от уязвленной гордости. Борьба самолюбий продолжалась.

В апреле двор переехал в Компьень. Рано утром Людовик вошел в спальню матери, которая только что проснулась. При виде сына она приняла обиженное выражение, но краем глаза внимательно следила за ним. Справившись, хорошо ли она спала, Людовик подошел к окну и рассеянно побарабанил пальцами по стеклу. Над наполненным водой рвом, окружавшим замок, лежала тонкая пелена тумана, темный лес вдалеке растворялся в молочной дымке. Посмотрев, как по запотевшему стеклу сползают капли, рисуя неровные дорожки, король повернулся:

— Я принял решение, — объявил он, — избрав одного из своих слуг для руководства делами, чтобы все знали, что я желаю жить с вами в добром согласии не на словах, а на деле.

Мария просияла.

— Вот увидите, мой сын, кардинал будет хорошо вам служить, у него нет иных забот, кроме величия королевства.

Людовик подошел к кровати, мать и сын обнялись.

В тот же день король открыл Совет, пригласив на него Ришелье. Кардиналу было объявлено, что он имеет право высказывать свое мнение в ходе совещания, однако не должен вести никаких дел вне заседаний Совета. Тот покорно склонил голову. Но уже на следующем заседании, когда Ришелье спокойной и уверенной поступью вошел в Книжный кабинет, сидевший во главе стола Ла Вьевиль сразу сбился и после все время путался и заикался: он почувствовал, кто теперь здесь хозяин.

Летом 1624 года Париж представлял собой сплошную стройку. Людовик взялся за переделку Лувра, поручив архитектору Лемерсье превратить средневековую крепость в нечто, более напоминающее резиденцию короля. В самом деле, обветшавший замок выглядел нежилым: когда король Генрих впервые привез сюда свою новую жену, Марию Медичи, та сочла это очередной шуткой своего весельчака-супруга. Теперь ее большой Люксембургский дворец, выстроенный в итальянском стиле, был почти готов, в парке с прудом высаживали деревья, шумел фонтан, изображающий выползшего из пещеры дракона. Вызванный из Антверпена Рубенс заканчивал серию картин, воссоздающих жизнь Марии во Франции с момента встречи с будущим мужем и до передачи ею власти своему тринадцатилетнему сыну.

Пока рабочие в Лувре перестраивали половину короля и возводили Павильон с часами, Людовик уехал в Сен-Жермен. Позабытая Анна Австрийская, измочив слезами подушку, решила тоже заняться строительством и заложила первый камень в основание будущего монастыря Валь-де-Грас, в предместье Сен-Жак. Она часто приходила во временную, наспех возведенную церковку и долго и жарко молилась. Слова сами лились из израненного сердца, нашептываемые униженной гордостью, попранной, но не растоптанной любовью. Господи, Ты же знаешь, что я ни в чем не согрешила ни против Тебя, ни против него! Что я верна ему даже в своих помыслах, хотя он упорно мною пренебрегает! Ах, если бы Ты наконец даровал мне сына! Господи, чем я прогневила тебя? Или это испытание, которое Ты мне посылаешь? Дай же мне силы выдержать его до конца!

Лемерсье был нарасхват: едва он закончил план обновленного Лувра, как Ришелье поручил ему перестроить недавно приобретенный особняк Рамбуйе, между улицей Сент-Оноре и крепостной стеной Карла V. Кардинал хотел получить дворец, достойный себя. Одновременно он вел работы иного рода: строил свою карьеру.

Ла Вьевиль энергично взялся за внешние дела: заключил союз с Нидерландами, изрядно продвинулся вперед в переговорах о браке между младшей сестрой короля, Генриеттой-Марией, и принцем Уэльским, однако посольство, посланное им в германские княжества, даже не везде было принято. Курфюрст Саксонский иронично осведомился у французского посла, правит ли еще во Франции король, а на его удивленно утвердительный ответ сказал: «Странно! Уже целых четыре года мы ничего о нем не слышали!». Для щепетильного Людовика это было тяжким оскорблением. В остальных делах Ла Вьевиль повел себя не лучше своих предшественников. Его сделали первым министром, главным образом, потому, что он был богат, а значит, как наивно рассудил король, не имел необходимости воровать. Но это означало лишь одно — плохо разбираться в психологии: маркиз решил сэкономить на других и сократил число раздаваемых королем пенсий, чем восстановил против себя придворных.

К тому же, привыкнув к свободе, какую дает богатство, он позволял себе произвольно трактовать решения Совета и весьма вольно высказываться по поводу Людовика и Марии Медичи. Все это не могло укрыться от короля: на Новом мосту опять стали продавать язвительные памфлеты политического содержания, написанные узнаваемым почерком. Наконец, в середине августа Людовик вызвал министра к себе в Сен-Жермен и сурово отчитал. Как только побледневший и подавленный Ла Вьевиль вышел из королевского кабинета, капитан гвардейцев арестовал его и в тот же вечер доставил под охраной в замок Амбуаз. Оттуда к Ришелье полетели умоляющие письма, но тот не счел нужным на них отвечать. Как-то само собой получилось, что именно он стал исполнять и обязанности первого министра.