Дядюшка Наполеон - [27]

И поэтому в тот вечер я прекрасно понял причину ужаса Дустали-хана, и изумление собравшихся в саду при упоминании имени Ширали — я сам однажды на базаре видел, как, вспылив, мясник запустил своим секачом в пекаря. Попади секач в голову, черепушка пекаря, без сомнения, раскололась бы пополам, но, к счастью, секач врезался в дверь пекарни, и потом только сам Ширали сумел вытащить его.

Голос Асадолла-мирзы вывел из оцепенения оторопевших от страха и удивления людей:

— Моменто!.. Вот уж действительно моменто!.. Чтобы такой слабак, как Дустали-хан, умудрился съездить в Сан-Франциско с женой Ширали?! Боже праведный!.. — И, повернувшись к Азиз ос-Салтане, продолжил: — Азиз-ханум, напрасно, честное слово, напрасно хотели вы его обкорнать! Дустали за это расцеловать следовало. Да на вашем месте за такой подвиг я наградил бы его уважаемый фрагмент именными часами!..

Но Азиз ос-Салтане было не до шуток. Она остервенело завопила:

— А ты заткнись! Тоже мне князь, вместо денег — грязь! — и замахнулась веником, но Асадолла-мирза ловко увернулся от удара.

Отойдя на безопасное расстояние, он сказал:

— Моменто, моменто! А чего вы на меня-то взъелись? Этот ишак ездит с женой Ширали в Сан-Франциско, а я почему-то должен выслушивать вашу ругань… Пусть уж ее Ширали слушает, — и закричал в сторону дома мясника: — Эй, Ширали!.. Ширали!.. Иди сюда!..

Дустали-хан бросился на Асадолла-мирзу и зажал ему рот.

— Умоляю вас, князь, молчите! Если этот медведь узнает, он своим секачом из меня котлету сделает.

Все загалдели, заспорили. Вопли Азиз ос-Салтане перекрывали общий шум. И в этот самый, момент я заметил, что в нескольких метрах от меня за кустом роз сидит на корточках наш слуга и так же, как я, тайком наблюдает за происходящим. Этот слуга по натуре не был человеком любопытным, и поэтому я сразу догадался, что отец, заслышав гвалт на дядюшкиной половине сада, подослал лазутчика для сбора сведений. Он и прежде поручал этому слуге подобные задания.

Увидев отцовского шпиона, я встревожился, но, увы, ничего не мог сделать. Громкий голос дядюшки Наполеона заставил остальных притихнуть:

— Ханум Азиз ос-Салтане, по праву главы нашей семьи я требую, чтобы вы сказали, кто сообщил вам, что Дустали-хан состоит в любовной связи с женой мясника Ширали?

Дустали-хан умоляюще вскрикнул:

— Бога ради, не повторяйте вы без конца это имя! Моя жизнь в опасности!

Дядюшка, учтя его просьбу, слегка изменил свой вопрос:

— Скажите, кто сообщил вам, что этот недоумок состоит в связи с женой известного нам бандита?

Азиз ос-Салтане, немного поостыв, ответила:

— Я не могу этого сказать.

— Прошу вас, скажите!

— Говорю вам — не могу!

— Ханум, я и так знаю, какой подлец и негодяй это сделал, но хочу услышать его имя от вас самой. Ради сохранения репутации нашей великой семьи, ради того, чтобы не запятнать честь вашего супруга, я требую…

Тут Азиз ос-Салтане, вновь разъярившись, запустила веником в мужа, который, повесив голову, сидел подле дядюшки Наполеона, и завизжала:

— Честь? Да какая у этого мерзавца честь?! Да чтоб мне сто лет без мужа жить!.. Завтра же с самого утра пойду к Ширали и расскажу ему все, как на духу! Тогда посмотрим, что останется от этого обманщика!

Дядюшка Наполеон твердо сказал:

— Вот именно этого делать не следует. Ширали… я хотел сказать, известный нам бандит потому-то каждый раз до последней минуты не догадывается о своем несчастье, что ни у кого не хватает смелости сказать ему правду… В прошлом году мой слуга, вот этот самый Маш-Касем, всего-то и сказал ему: «Ты бы держал свою жену в узде…» — так Ширали на целую неделю забросил торговлю и сидел с секачом наготове возле наших ворот. Пришлось Маш-Касема от него прятать. А уж сколько мы его упрашивали, сколько уговаривали, пока он согласился вернуться к своим дохлым баранам… Не так разве было, Касем?

Маш-Касем обрадовался возможности поговорить:

— Ей-богу, зачем же врать?! До могилы-то — четыре пальца!.. Я ему и этого-то не сказал. Всего-навсего посоветовал: «Ты, мол, не разрешай жене своей больно часто из дому выходить». Я потому так сказал, что у него недавно со двора ковер украли. Я и хотел сказать, что, мол, ты своей жене прикажи, чтоб дома сидела, тогда и воры к вам не заберутся… А он как услышал, так от базара до самого дома за мной с секачом гнался, бандюга! Я едва успел ворота за собой закрыть, как сразу в обморок и упал… Дай бог здоровья нашему аге — они дней двадцать с ружьем меня охраняли…

Асадолла-мирза, решив, что ему пора вмешаться, серьезно сказал:

— Ханум, дорогая, бог свидетель, даже если я собственными глазами увижу, что Дустали решился на какое-нибудь непотребство, и то не поверю. Куда ему — хилый он, еле-еле душа в теле… Песок вон уже из него сыплется. Каким же образом он мог…

Азиз ос-Салтане, неожиданно снова выйдя из себя, заорала:

— А-а! Теперь уже Дустали, видите ли, и старый, и песок из него сыплется!.. Говоришь, у него еле-еле душа в теле? А сам-то?! Была б у тебя душа в теле, твоя жена с тобой бы не развелась!

Дядюшка Наполеон и дядя Полковник с трудом подавили этот новый взрыв. Шамсали-мирза сказал: