Дядя Зяма - [41]

Это немного остудило его сердце. Но недолго длилось сладкое чувство мести самому себе… Спустя несколько дней после этих похорон стали возвращаться пачки с синькой и ваксой, которые были розданы лавочникам. Товар возвращали с претензиями и с криком: что же это такое, хозяйки испортили белье! Обыватели намазали ваксой ботинки и сапоги и не смогли их оттереть!.. Надо идти в раввинский суд. И они пойдут-таки в раввинский суд!

А из Оршы, куда приблудилось несколько пачек товара, пришло письмо от тамошнего лавочника с очень вежливым советом: пусть производитель намажет эту ваксу себе на хлеб, а синьку заварит в чайнике, так всем будет намного лучше…

На этом карьера Мейлехке Пика в качестве химика и промышленника закончилась.

Как стать человеком Пер. М. Рольникайте и В. Дымшиц

1. Реб Шахне-шинкарь

На шоссейной дороге из Орши в Шклов есть две станции: Александрия[186] и Копысь[187]. Чтобы никто нас не понял превратно, мы должны сразу признаться, что первая остановка — это, прямо скажем, не Александрия Египетская. Люди, повидавшие мир, говорят, что они даже не похожи. Александрия Египетская, убеждают опытные люди, — большой портовый город с мечетями и пальмами, а построил его Александр Македонский, когда отправился завоевывать мир. А Александрия, которая находится на пути из Орши в Шклов, состоит всего лишь из нескольких бедных хат, принадлежащих белорусским крестьянам, да большого еврейского шинка, стоящего посреди двора в окружении сараев и конюшен. Вместо пальм там растут тоненькие березки. И когда мужику или еврею, не рядом будь помянут, хочется помолиться в общине, он едет либо в Оршу, либо в Копысь — и молится там. Александр Македонский со своим войском здесь наверняка никогда не проходил. Зато, было дело, русский царь Александр I, одетый в роскошную пелерину, проезжал здесь в своей царской карете, запряженной тремя белыми конями цугом. Это случилось в 1811 году, когда царь в преддверии войны с французским императором ездил осматривать укрепления и воодушевлять народ. И как раз здесь, неподалеку от этой кучки домишек, у царской кареты сломалась ось. Царя со всеми почестями провели в еврейский шинок и, пока ремонтировали карету, в шинке его, говорят, потчевали свежей рыбой по-еврейски и рубленой печенкой. Перед отъездом царь велел дать еврею-шинкарю серебряный екатерининский рубль величиной с американский доллар. Потому что коли русский царь доволен, то рубль для него — не деньги… И этот серебряный рубль переходит вместе с шинком по наследству от отца к сыну вот уже четыре поколения. Его, этот большой рубль, берегут как зеницу ока. Весь год он лежит завернутый в холстину в серебряной шкатулке для эсрега[188], а в Сукес его достают вместе с другими женскими украшениями. Сама же деревенька вместе со своим еврейским шинком в память о том великом событии получила название Александрия. Так по сей день и называется.

Здесь останавливаются извозчики и дают отдых лошадям, а сами зимой согреваются стаканчиком водки, а летом освежаются бутылкой пива. И их шудаки, шкловские купцы и лавочники, подкрепляются пирожками или рубленой печенкой, для чего не надо «мыть руки»[189]… Через Александрию, особенно зимой, когда Днепр замерзает и пароход не ходит, везут товары: те, которые прибыли в Оршу поездом — в Копысь и Шклов, те, которые отправляют шкловские «фабриканты» — в Нижний и Москву. Дядю Зяму и его ящики с пушниной здесь хорошо знают. Он часто проезжает через Александрию: то едет получать присланные по железной дороге сырые шкурки, то отправляет свои красиво выделанные меховые пластины в российскую глубинку. Реб Шахне, теперешний хозяин постоялого двора и шинка, — добрый знакомый дяди Зямы. Его жена Хая не знает, куда и посадить такого дорогого гостя. Предлагает ему самые лучшие зимние шкварки[190]. Лучшие гусиные желудки тоже достаются дяде Зяме.

Сам шинкарь, реб Шахне, хоть и ученый человек и денег у него куры не клюют, а борода и высокий лоб у него, как у раввина, однако же несчастен. У него, бедняги, отнялись ноги. Это горе случилось с ним уже много лет назад. Он тогда в санях возвращался с обрезания. На душе было весело, в голове шумело, потому что на празднике он изрядно принял. И реб Шахне со своей лошадкой заблудился в дремучих лесах между Оршей и Александрией. Поднялась ужасная метель и замела все дороги.

Назавтра его нашли в санях замерзшего до полусмерти. Целый день оттирали снегом и водкой, пока не привели в чувство. Но с тех пор он сделался недужен ногами. Сперва они опухали, потом, ни про кого не будь помянуто, стали сохнуть, сохнуть — и так, пока совсем не отказали. Остался реб Шахне сидеть укутанным в одеяло калекой в большом кресле на колесиках. Зимой и летом он сидит в шинке у буфетной стойки, пока его Хая, настоящая эйшес хайл, занята хозяйством, постояльцами и извозчиками. Особой пользы жене от него нет. Потому что там, где нужно дотянуться до чего-нибудь на расстоянии больше вытянутой руки, реб Шахне беспомощен и сразу же зовет супругу, отрывая ее от работы своим басовитым ворчанием… Со временем у реб Шахне выработался хрипловатый, нудный и пронзительный голос, который разносится по всему дому и двору, и буравит, и нудит: «Хая, Хая!» И опять: «Хая! Хая!»