Дядя Сайлас. История Бартрама-Хо - [166]

Ворота были оставлены незапертыми, он распахнул их и вновь взобрался на козлы. Теперь мы, вырвавшись из чар Бартрама-Хо, с грохотом — хвала Господу, — неслись по дороге Ее Величества прямо в Элверстон. Лошади мчались галопом. Из окошка впереди я видела, что Том встал на своем месте и, правя, все время бросал жуткий взгляд через плечо. Погоня? Небеса не слышали молитвы горячее моей, — сжимая руки, я молилась и безумным взглядом смотрела из окон на дорогу, на деревья, изгороди, дома с остроконечными крышами, мелькавшие перед глазами с головокружительной быстротой.

Мы одолевали подъем, тот самый, у поворота, с гигантскими ясенями справа и дорожным указателем между ними, подъем, которым, в моих мыслях, всю ночь взбиралась Мэг Хокс, когда я, зоркая от возбуждения, заметила фигуру, бежавшую за живой изгородью. У дорожного знака я увидела чью-то голову — преследователь? — услышала, как кто-то окликнул Брайса по имени.

— Гони, гони, гони! — закричала я.

Но Брайс остановился. Я бросилась на колени в экипаже, я ломала руки, ожидая, что сейчас меня схватят. Дверца открылась, и, бледная как смерть, скрывшая под накидкой свои черные волосы, ко мне заглянула Мэг Хокс.

— Ой! Ой! Господи! — воскликнула она. — Привет вам, мисс! Том, ты славный парень! Славный он, Том!

— Забирайтесь, Мэг, вы должны сидеть со мной, — сказала я, сразу же приходя в себя.

Мэг не стала отказываться. Я протянула ей руку.

— Да только я не взберусь, мисс. Рука у меня сломана.

Вот что, оказывается, случилось с бедняжкой! Ее выследили и перехватили, когда она хотела совершить свой подвиг. Негодяй отец избил девушку своей дубинкой и покалечил, а потом запер в их хибарке, откуда она, однако, ухитрилась сбежать и теперь спешила в Элверстон, напрасно потеряв время в Фелтраме, где никого не добудилась.

Мы с Томом усадили Мэг в экипаж, дверца захлопнулась, и взмыленные лошади вновь пустились галопом.

Том, как и прежде, беспокойно оглядывался со своего места — нет ли погони. И вдруг опять остановил лошадей, подошел к окну.

— О, что такое? — вскричала я.

— Да то письмо, мисс. Я ничего не мог… Дикон — он нашел письмо у меня в кармане. Так вот.

— Ничего… Спасибо вам… Хвала Господу! Элверстон близко?

— Еще миля, мисс. И уж помните, я к этому руку не приложил.

— Спасибо… спасибо вам за доброту. Я всегда буду вам благодарна, Том, — всю жизнь!

Наконец мы достигли Элверстона. Я чуть не лишилась рассудка. Не знаю, как я попала в холл… в дубовую гостиную, где увидела кузину Монику. Какое-то мгновение я стояла и только протягивала к ней руки. Я не могла вымолвить ни слова. С громким криком я бросилась ей на шею. Я плохо помню, что было потом.

Эпилог

О милая моя кузина Моника! Слава Богу, вы еще живы, и, думаю, вы моложе меня духом и сейчас.

Милли, моя дорогая подруга, теперь счастливая жена того скромного священника, Спригга Биддлпена. Я смогла посодействовать ему, и он вскоре получит должность в Долинге.

Мэг Хокс, гордая, своенравная и самая нежная душа на свете, вышла за Тома Брайса через несколько месяцев после описанных событий, и, поскольку чета хотела эмигрировать, я обеспечила их необходимым капиталом: они, как мне известно, теперь зажиточные люди. Добрая моя Мэг часто пишет. Кажется, она очень счастлива.

С детства дорогие мне Мэри Куинс и миссис Раск, увы, совсем состарились; но, живя со мной, всем довольны. После моих долгих и настойчивых просьб доктор Брайерли, лучший и честнейший из священников, которые предпочли Англиканской церкви иную, согласился взять на себя управление поместьем в Дербишире. Он самый подходящий человек для подобной ответственности — столь педантичен и трудолюбив, столь добр и трезвомыслящ.

По совету докторов, кузина Моника сразу же увезла меня на континент, в Европу, где не позволяла вспоминать об оставивших чудовищный отпечаток в моей душе ужасных сценах. Впрочем, запрета и не требовалось. Для меня мучительно вспоминать о них даже сейчас.

План был разработан мастерски. Ни старуха Уайт, ни Джайлз, дворецкий, не подозревали, что я вернулась в Бартрам. Прими я смерть, тайна моей судьбы осталась бы известной четырем лицам — обоим Руфинам, Хоксу и, наконец, мадам. Мою дорогую кузину Монику заставили поверить в мой мнимый отъезд во Францию, и кузина приготовилась к тому, что не услышит от меня вестей. У нее, у других подозрения возникли бы, возможно, лишь через год после моей смерти, но вряд ли кому-нибудь пришла бы мысль, что в Бартраме-Хо злодеяние и свершилось. Моя могила поросла бы травой; мои, а не мадам де Ларужьер, останки лежали бы, схороненные глубоко в земле, в мрачном внутреннем дворе Бартрама-Хо.

Только спустя два года после описанных событий я узнала, что же произошло в Бартраме, когда я бежала. Старуха Уайт, рано поднявшись в комнату дяди Сайласа, к своему удивлению — а он предупредил ее накануне, что будет сопровождать сына, который поедет в пять утра на станцию к почтовому поезду, следующему в Дерби^{46}, — увидела старого господина лежащим на диване в его обычной позе.

«А вообще ничего такого странного с ним не было, — рассказывала старуха Уайт, — только вот его бутылка с этим… пахучим, опрокинувшись, пролилась у него на столе и лежал он мертвый».