Дядя Динамит - [29]

Мартышка опустил голову. Ему было очень стыдно.

— Ах ты, и верно! — сказал он. — Она простудится.

— Это в лучшем случае.

— Ее схватит Поттер.

— Вот именно.

— Чтоб он лопнул!

— Да, и я бы этого хотел. Не констебль, а могучая сила природы. Никогда не думал, что такое рвение умещается в полицейской форме. Что ж, до свидания.

— Куда ты идешь?

— Туда, во тьму, — отвечал пэр, перекидывая через руку цветастый халат.

— Мы не знаем, где Салли, но уйти далеко она не могла. Сиди здесь, отдыхай, размышляй.

Он вышел, ступая как можно бесшумней, а Мартышка откинулся в шезлонге и закрыл глаза.

«Размышляй!..» — горько подумал он и безрадостно засмеялся.

Но разум наш способен на многое. Казалось бы, какие размышления, когда мозг похож скорее на вихрь, чем на скопище серых клеток? Однако Мартышка заметил, что он и впрямь размышляет.

В сознании его, словно огненный образ, вставал графин, оставшийся на круглом столике и полный наполовину. Разум услужливо подсказал, что виски приносит пользу именно в таком состоянии. Любой врач, продолжал разум, порекомендует, нет — просто пропишет стаканчик-другой.

Через полминуты Мартышка отправился в обетованную землю, еще через полторы — сидел, задрав ноги, в своем любимом кресле. Спокойствие вернулось к нему.

В гостиной было очень тихо и очень хорошо, точнее — тихо и хорошо минут пятнадцать. К концу их вошел сэр Эйлмер и стало хуже. Поскольку сон его дважды прервали, он тоже вспомнил о графине и потянулся к нему душой. Опыт подсказывал, что самая жестокая бессонница — ничто перед стаканчиком-другим.

Мартышке он не обрадовался. Хотя ему и пришлось отказаться от прежних воззрений, он все же считал его гадом и ничуть не намеревался выпивать с ним в третьем часу. Жизнь, думал он, трудна и так, когда не натыкаешься повсюду на этого субъекта. Если бы после двух дней общения с будущим зятем сэра Эйлмера спросили, каким он хотел бы видеть мир, он бы сказал, что не привередлив и просит только об одном: чтобы в мире не было Твистлтонов.

— Уфф! — сказал он. — Ф-фуф! Опять вы!

Очень трудно на это ответить. Мартышка не придумал ничего, только подпрыгнул сидя, что уже вошло в привычку, а приземлившись — нервно хихикнул.

И зря. Мы знаем, как относился к этому сэр Эйлмер. Да, он не рвал людей на части, но лишь потому, что не хотел связываться с судом. Он посмотрел на Мартышку — и увидел, что тот держит бокал.

— Эй! — вскричал он. — Я думал, вы не пьете.

— А?

— Не пьете!!!

— Именно, не пью.

— Тогда чего ж вы хлещете виски?

— Прописали.

— Что?!

— Врачи рекомендуют. Для здоровья.

Бывают минуты, когда, объяснив все, мы ждем, что из этого выйдет. Такая минута настала. Мартышка искал детского доверия в суровом лице будущего тестя — и тут вошла леди Босток.

Некоторым покажется, что таких совпадений не бывает. Шесть обитателей Эшенден-Мэнор независимо друг от друга вспомнили о графине, который оставила Джейн! Однако другие увидят в этом ту неотвратимость, которая страшит и пленяет нас в греческой трагедии. Эсхил говаривал Еврипиду: «Неотвратимость

— это вещь!», и тот с ним соглашался.

Как бы то ни было, леди Босток тоже привлек графин. Не в силах уснуть после недавней передряги, она подумала, не выпить ли виски, разбавив его водой. Увидев единомышленников, она удивилась.

— Эйлмер! — сказала она. — Реджинальд! Я думала, вы не пьете.

Сэр Эйлмер издал исключительно противный звук, как бы выговаривая носом: «Еще чего!»

— Прописали для здоровья, — объяснил он.

— Да?

— Да. Врачи.

Тон его был так глумлив, что Мартышка, расплескавший почти все во время прыжка, не решился налить снова. Теперь ему хотелось не столько выпить на дорогу, сколько оказаться там, где нет ни сэра Эйлмера, ни его жены.

— Э… а… спокойной ночи, — сказал он.

— Уходите? — мрачно прогремел сэр Эйлмер.

— Э… да… спокойной… э…

Супруги тоже пожелали ему спать спокойно. Когда дверь закрылась, леди Босток напоминала лошадь, не очень довольную овсом.

— Ах, господи! — сказала она. — Надеюсь, Реджинальд не пьяница. — Тут она вспомнила: — Слава богу! Он ведь не Реджинальд. Он мошенник.

— Реджинальд, — сообщил сэр Эйлмер. — Мы тут разобрались, все выяснили. На этих собачьих бегах он дал чужое имя и чужой адрес.

— Это нехорошо.

— Что уж хорошего! Подло, я сказал бы. Мерзко. А пить он пьет. Ты посмотри, как у него бегают глаза. Я сразу понял. Хихикает! Пьяница, тут и думать нечего. Алкоголик. Ты уж поверь, он и здесь пил, как губка. Что будет делать Гермиона, ума не приложу. Алкоголики видят зеленых змей, — сэр Эйлмер отпустил воображение на волю, — желтых жаб, синих слонов. Лиловых пингвинов…

Материнское сердце не камень. Леди Босток жалобно заржала.

— Надо ее предупредить!

— Именно. Вот и напиши.

— Я к ней поеду!

— Езжай.

— Прямо с утра!

— Чем раньше, тем лучше. А сейчас ложись, не выспишься. Почему ты вообще пришла?

— Не могла уснуть. Решила немного выпить.

— А я много. Тоже не спал. Какой сон, если в доме кишат лунатики и констебли! Легли эти бабы?

— Да, дорогой. Все уходят.

— Черт с ними.

— О господи! О господи! О господи!

— Что еще?

— Я думаю о Реджинальде. Знаешь, их лечат золотом. Может, попробовать?

Не ведая об этих суждениях, но их подозревая, Мартышка взобрался на второй этаж. Нельзя сказать, что он обрел покой; однако его приятно удивляло, что рядом никого нет, ибо недавние события породили в нем нелюбовь к роду человеческому. «Один, один, в конце концов, один!» — думал он, открывая дверь спальни.