Дядя Динамит - [28]

— Очень умно, Балбес. Если он там гостил, он вспомнит, была ли там собака. Мальчики помнят собак. Ну, обвиняемый, помнишь?

— Еще бы. Колли.

— Правильно, Билл Окшот?

— Правильно.

— Как ее звали?

— Рукавица.

— Верно, Билл Окшот?

— Верно. В самую точку. Спросить еще, дядя Эйлмер?

— Не надо.

— Надеюсь, — сказал лорд Икенхем. — Не позорься, Балбес.

— Вот как? — откликнулся уязвленный хозяин. — Сейчас перейдем к вам.

— Ко мне?

— Да. Откуда я знаю, кто вы? Брабазона я помню, вы на него не похожи…

— Я объяснил. «Грация». Банка поменьше — полкроны, побольше — три кроны шесть пенсов. Смешаешь с едой — и зада как не бывало.

— Я не верю, что вы — Планк. Может, Уильям подцепил чужого человека, чтобы судить этих детей.

— Смешно! Посмотри на него. Какой чистый взгляд, какой лоб!..

— Тут что-то не так, — твердо сказал сэр Эйлмер, — и я в этом разберусь. Совершенно чужой человек говорит, что он со мной учился. Поттер ловит женщину, которая рыщет в моем саду.

— Не столько рыщет, сколько таится.

— МОЛЧАТЬ!

— Слушаюсь, сэр.

— Рыщет в моем саду, пытаясь связаться с сообщником. Кто он? Не я же.

— Надеюсь, Балбес.

— Не Уильям. Не этот мальчишка, который тут был…

— Откуда ты знаешь? Я бы смотрел за ним и смотрел.

— Видимо, не Реджинальд, поскольку он — Реджинальд. Остаетесь вы.

— Ну что ты, Балбес! Почему ты думаешь, что она пыталась с кем-то связаться? Скорее бедное созданье искало приюта на ночь в каком-нибудь амбаре или стойле, что бы ни значили эти слова.

— Ха-ха, бедное созданье! И шла бы в стойло, а то рыщет…

— Таится, сэр.

— Ма-алчать! Рыщет под окнами музея. Ясно, из шайки. Я их выведу на чистую воду! Вот вы, например, докажите, что вы Планк.

Лорд Икенхем приятно улыбнулся.

— Что ж ты раньше не сказал? Пожалуйста. Тебе недостаточно, что я зову тебя Балбесом?

— Могли откуда-то узнать.

— Тогда вспомним то, чего не узнаешь без постоянного общения. Кто стащил пирожки с джемом в школьной лавке? Кто всунул перо в стул француза? Кто получил шесть раз по заду за измывательства над младшими? Кстати, помнишь хрупкое златовласое дитя, которое смотрело на тебя, словно на небожителя? Ты измывался над ним, Балбес, ты ему угрожал, словно ассириец, ты драл его за волосы, ты выкручивал его нежную ручку. Но тут он вырвал ее и дал тебе в глаз, приятно было посмотреть. Через десять минут, препроводив тебя в постель, мы узнали, что этот мальчик — чемпион в легчайшем весе, которого отец перевел к нам, чтобы он дышал деревенским воздухом. А вот еще…

Он остановился. Речь его прервали странные и страшные звуки, словно закудахтал индюк с больным горлом. Констебль смеялся редко, пытался себя сдержать, но не сумел.

— Ык, ык, ык, — промолвил он, и сэр Эйлмер кинулся на него с яростью златовласого чемпиона, которому выкручивают руку.

— ПОТТЕР!

— Сэр?..

— Вон отсюда! Что вы тут торчите? Искали бы ту женщину, если сдуру упустили.

Укор отрезвил Гарольда Поттера.

— Да, сэр, — сказал он.

— Что «да»?

— То есть нет, сэр. В общем, пойду искать. А чего там? Сразу увижу, она, простите, голая, — вывел он со свойственной ему ясностью мысли.

Учтиво поклонившись, он ушел, и сэр Эйлмер решил последовать его примеру.

— Пойду спать, — сказал он. — Уже часа два.

— Больше, — сообщил лорд Икенхем, взглянув на часы. — Как бежит время! Пойдем и мы, пора.

Он взял пол руку племянника, дышавшего так, словно у него поднялась температура, и пошел с ним наверх.

2 Спальня, отведенная лорду Икенхему, выходила окнами в парк, и он усадил Мартышку в шезлонг у самого балкона.

— Отдохни, — сказал он, подкладывая подушку. — Ты напоминаешь мне моего нью-йоркского друга по имени Брим Рокметеллер, когда ему четвертого июля подложили шутихи под стул. Такой самый вид. Казалось бы, все в порядке, разобрались в этой истории с Эдвином Смитом, а ты горюешь.

Мартышка сел прямо, опять растопырив ноги во всех направлениях.

— Ну, ну! — заметил лорд Икенхем, приводя их в порядок. — Ты человек или осьминог! Просто хоть связывай.

— Дядя Фред, — тихо сказал Мартышка, не внемля упреку, — может быть, ты не знаешь, что от тебя нет никаких сил. Где ты — там разорение и гибель. Жизнь, свобода, счастье исчезают, как тени. Словно черная смерть, ты косишь народ тысячами.

Пыл его и слог немного удивили лорда Икенхема.

— Дорогой мой, что же я сделал?

— Объяснил про эти бега.

— Ну, знаешь! Я хотел помочь. Если бы я не вмешался…

— Если бы ты не вмешался, я бы стоял насмерть.

Лорд Икенхем покачал головой:

— Ничего бы не вышло. Видит бог, я всегда за то, чтобы не сознаваться, тридцать лет так живу, сколько женат, но тут — не подходит. Балбес поверил бы Поттеру. Он бы решил, что ты — вор

— А кто я теперь? Что скажет Гермиона? Узнает — разорвет помолвку.

— Ты думаешь?

— Просто вижу, как она пишет письмо.

— Что ж, и прекрасно. Я бы радовался.

— Чему тут радоваться? Я ее боготворю. До сих пор…

— Знаю-знаю. Не умел любить. На мой взгляд, нельзя связывать судьбу с воспитательницей детского сада, которая будет всю жизнь бить мужа лопатой. Но сейчас не до бесед о браке. Есть дела поважнее.

— Какие это?

— Дорогой мой, тебе безразлично, что Салли мечется по округе в одной рубашке? Где твое рыцарство?