Он придумал себе оригинальный исполнительский стиль, его репертуар сардан и каталонских народных песен казался неисчерпаемым. Под маской повязка из черного бархата по-прежнему закрывала правый глаз и добрую половину мира, к которой он уже не принадлежал и которой с каждым днем интересовался все меньше и меньше.
Однажды в сияющее летнее воскресенье, когда Тореро в Маске, как обычно, играл на своем аккордеоне, окруженный притихшими японскими туристами, детьми и голубями, и сверкал в лучах солнца, словно изумрудное пламя, к нему, небрежно держа руки за спиной, подошел какой-то низенький лысоватый человечек. На лице человечка застыла чопорная надменная улыбка, однако он казался вполне дружелюбным. Подойдя к Фанеке, он не спеша осмотрел его и произнес по-каталонски:
— Простите, что вмешиваюсь. Позвольте полюбопытствовать: какого черта вы здесь дурака валяете? Кого вы здесь хотите одурачить?
Сощурив свой единственный глаз, Фанека уставился на человечка, словно видел его с трудом или словно что-то до крайности поразило его. Затем он заговорил глухим гортанным голосом. Его разум чревовещателя и акробата был уже изрядно разрушен, языки, которыми он владел, безнадежно смешались, но, несмотря на это, этот диковинный персонаж по-прежнему казался уверенным в себе и твердо стоял на ногах. Он прервал игру и равнодушно и беззлобно затараторил на невообразимой смеси испанского и каталонского:
— Видите ли, дурака я здесь валяю для всей почтеннейшей публики и в том числе для вас, добрый человек, а все потому, что нам, славным каталонским матадорам, нужны доблестные каталонские быки, вот так, сеньор, и никак иначе; я честный человек и честно зарабатываю на жизнь собственной рожей, то сарданы пою, то коплы андалусские, потому что мне, сеньор, нравятся коктейли, всякая там барреха и прочие смеси, короче, хватит трепаться, а киньте-ка мне, сеньор, монетку, и не будьте таким скрягой и жадиной, всего одну песету, сеньор, черт бы вас подрал, ну что вам стоит, такой роскошный господин, идите с богом, сеньор, и всего вам доброго...
