Двухголовая химера - [63]

– Наконец-то с квислендским шабашем разобрались. Знать бы ещё, зачем они замок разнесли…

Голоса. Не знаю, слышал я их, или мой воспалённый разум их выдумал. Мир слился в мутную кляксу, а голоса гудели, заставляя эту муть дрожать, и мешали сосредоточиться на чём бы то ни было.

Было трудно дышать, хотелось пить, но ни один мускул не повиновался. Даже веки то открывались, то закрывались сами по себе. О том, чтобы подняться не было и речи – я не чувствовал тела, а боль словно заняла всё сущее, разбрызгалась по воздуху, по холодному твёрдому полу, на котором я лежал, по запахам, звукам и даже по свету, иногда обжигавшему глаза. Порой сознание возвращалось ко мне: я ощущал гнилостный запах и слышал равномерный стук, доносящийся откуда-то неподалёку. Потом всё смазывалось и снова растворялось во тьме.

То и дело перед глазами всплывали образы то Лины, то Дисса, то некроманта Муалима, державшего в руках наточенный до блеска серп. Временами всё заполнялось светом, и мне становилось так дурно, что даже вездесущая боль куда-то проваливалась вместе с остальными чувствами, и приходила блаженная не-жизнь.

Когда же я начал приходить в себя, но ещё не успел нырнуть в новый океан боли, появилась Она. Словно из ниоткуда приблизилась, коснулась моего лба ледяной рукой – и я ненадолго снова обрёл способность мыслить.

– Здравствуй, безымянный.

– Здравствуй, Малика.

– Мы встретились снова, – девушка в сером платье улыбалась мне.

– Как ты и говорила, – проговорил я. – Я всё ещё не могу пойти с тобой.

– Для этого трудно найти время, – Малика заглянула мне в глаза с нежностью, словно лучшему своему любовнику. – Но рано или поздно оно найдётся.

– То есть?

– Ты сам придёшь, когда настанет пора.

– Тогда зачем ты здесь? – растерялся я.

– Чтобы ты не забывал обо мне, – снова улыбнулась девушка и тряхнула волосами.

– Кто ты? – спросил я в недоумении, но Малика лишь весело, мелодично засмеялась и растворилась в мутнеющем зеркале уходящего видения.

Меня разбудила правая рука, которую простреливало болью от каждого вдоха. Эта боль казалась знакомой, привычной, и именно она сообщила мне, что я жив, а не барахтаюсь остаточной энергией в верхних слоях Эфира.

Окружающие холод и сырость также говорили в пользу того, что моё выступление на сцене жизни ещё не окончено – по крайней мере, пока. Руки были стянуты за спиной, тело затекло от долгого лежания в одной позе. Больших трудов мне стоило повернуться так, чтобы кровь снова разошлась по конечностям. Ещё больше усилий потребовалось, чтобы не закричать от боли в правом плече. Словно сустав напрочь раскрошился – такие примерно были ощущения.

Как только онемение чуть отступило, я сел, простонав сквозь зубы ругательство. Лицо опухло так, что один глаз заплыл и не видел вовсе. Язык прошёлся по губам – разбиты, но зубы на месте. Первый же глубокий вдох известил меня о сломанном нижнем ребре, а может и двух. Ноги – по какой-то нелепой случайности, не иначе – остались целы.

Разумеется, меня бросили в каземат. Два шага в длину и полтора в ширину – шкаф, а не камера. Потолок лишь немногим выше моего роста. Три грубых стены и прочная стальная решётка, сквозь которую руку-то до конца не высунешь. Снаружи – коридор, откуда на меня падал свет тусклого магического огонька. Решёток наподобие моей в этом коридоре было много – я не мог разглядеть, где он кончается.

«Вот скоты, – подумал я с досадой. – Бросили как обычную шваль. Даже особой камеры не удостоили».

Не успел я как следует отойти от онемения, как меня начал бить озноб. И неудивительно, потому что раздели меня до самых портков, а подземелье никто и не думал отапливать. Вывихнутое плечо – а после осмотра я не сомневался, что это был именно вывих – напротив, горело. Хотелось сделать уже хоть что-нибудь, лишь бы согреться и избавиться от боли.

После боя, а точнее концерта, который я устроил для Меритари, сил у меня не оставалось даже на люмик. Теперь же я чувствовал, что какое-то количество энергии вернулось ко мне – значит, прошло немало времени. Я тут же попытался сплести обезболивающее заклинание, но ничего не вышло. Зато стену, к которой я прислонился, озарила тусклая вспышка.

«Понятно. Кандалы с жёлтым виртулитом».

С третьей попытки мне удалось встать. О колдовстве можно было забыть – камень глотал всю нестабильную энергию вокруг себя. Оставалось согреваться традиционными способами.

Я хотел попрыгать на месте, но при первом же прыжке ударился головой о потолок. Плечу это тоже не понравилось, от двойной вспышки боли я зашипел и вернулся в сидячее положение.

В камере напротив послышалось шевеление. Сначала я подумал, что там копошатся крысы, но потом услышал кашель.

«Значит, я тут не один. Если повезёт, этот заключённый видел, как меня бросили сюда».

– Эй, дружище! – позвал я негромко. – Живой?

Ответом мне была тихая ругань на незнакомом, но понятном языке.

– Тебя за что сюда? – я продолжал настаивать на диалоге.

В камере снова закашлялись, завозились, и к решётке прислонилось худое лицо молодого парня с тёмными глазами и рыхлым носом. Я разглядывал лицо, лицо разглядывало меня. Что-то в нём было не так, но мне некогда было в этом разбираться.