Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [120]

Митрополит Неофит, назначенный главой правительства, саботировал осуществление Ислазской программы.

28 июня (10 июля) по столице распространились слухи о готовящемся вторжении царских войск, панические и лживые. Николай I введенный в Молдавию 5-й корпус двигать дальше не собирался: «Укротив мятеж в Молдавии, я хочу воротить войска свои и ни в коем случае не переходить через Серети и вступать в Валахию», – делился он своими мыслями с И. Ф. Паскевичем[508]. Но у страха глаза велики, членов правительства как ветром сдуло из Бухареста, они поспешили укрыться в Карпатских горах, что произвело большое впечатление в Петербурге, – у этих господ, решили в Зимнем дворце, нет ни корней, ни опоры в народе, «дух мятежа в массы не проник», сопротивления ожидать нечего[509].

Номинальный глава правительства митрополит Неофит остался в Бухаресте. Он известил изумленных жителей в расклеенных по улицам объявлениях о бегстве «мятежников» и восстановлении в городе порядка.

Пристыженные министры вернулись в свои департаменты и приступили к делам. Произошла отмена боярских званий, смертной казни и телесных наказаний, евреям и прочим «иноверцам» предоставили гражданские права, освободили от крепостной зависимости цыган, отменили цензуру, провозгласили свободу слова и приступили к созданию добровольческого корпуса нерегулярных войск под командованием Г. Магеру Специальные комиссии занялись подготовкой реформ в сфере просвещения, финансов, администрации, налогообложения, торговли, судоустройства, промышленности и сельского хозяйства.

Нависали дела внешние. В печати широко обсуждался вопрос об объединении Молдавии и Валахии, создании Румынского государства, способного постоять за себя и открыть дорогу прогрессивному развитию. Однако правительство, чтобы ни навлечь на себя гнев Высокой Порты, отказалось от его официальной поддержки. Оно отправило в Стамбул причитающуюся дань, с чем не спешил господарь Г. Бибеску Заверения в лояльности самому деспотическому режиму в Европе не способствовали укреплению авторитета правительства внутри страны и у прогрессивной общественности за ее рубежами. Но валашские руководители не теряли надежды столкнуть лбами два двора, сюзеренный и покровительствующий, рассчитывая сыграть на имевшихся между ними противоречиях. Огонь их критики обратился исключительно против самодержавия, ему одному приписывалось авторство всех бед и лишений.

Антагонизм интересов между двумя дворами действительно существовал. Царю не хотелось бросать тень на свою репутацию покровителя православных, и он был готов предоставить султану сомнительную честь подавления румынских мятежников. В Стамбуле опасались прочного утверждения российского влияния в княжествах и были не прочь слегка поиграть с валашскими смутьянами, используя их для подрыва позиций соперника в регионе. Турецкий комиссар Сулейман-паша до поры до времени вел себя вежливо и предупредительно, присматривался и прислушивался.

Но, зрело поразмыслив, турки пришли к выводу, что валашское освободительное движение рано или поздно неминуемо обратится против османского сюзеренитета, и поэтому самодержавию следует не препятствовать, а сотрудничать с ним. «Меня сейчас больше испугал бы уход русских войск из княжеств, чем их присутствие», – признавался реформатор Мустафа Решид-паша[510], занимавший пост великого везира.

Преобразования в Валахии намертво застряли при решении аграрного вопроса. Правительство приступило к уговорам, обратилось к «братьям-помещикам» с просьбой пойти на уступки, а к «братьям-крестьянам» с призывом – еще три месяца, до конца сельскохозяйственного сезона, отбывать барщину. Соответствующая комиссия собралась на заседание лишь в августе. Помещики стеной встали на защиту своих земель и прав, не удалось даже сдвинуться с места, не то что решить вопрос вопросов. Деревня после этого потеряла к революции интерес.

К тому времени Сулейман-паша сменил ласку на таску. 19 (31) июля он переправил 20-тысячный отряд войск на левый берег Дуная, не обратив внимания на робкий протест валашского правительства, а чтобы неповадно было протестовать, распустил его. Затем он урезал текст конституции, изъяв из него между прочими и статью о наделении крестьян землей. Ампутированный документ он отправил в Стамбул, где его положили под сукно. По просьбе не примирившегося с революцией боярства Сулейман, как человек слишком мягкотелый, был отозван Портой из княжеств и заменен решительным Фуадом-пашой. Публичное сожжение в Бухаресте текста Органического регламента и местнической книги боярства на турок впечатления не произвело. 13 (25) сентября османские войска подошли к Бухаресту, толпа, собравшаяся у заставы, была смята, кавалеристы прорвались через нее, раздавая удары саблями, и не только плашмя, направо и налево. Оказавшая сопротивление рота вооруженных пожарных полегла почти поголовно.

Заняв город, Фуад информировал митрополита (иных властей он не признавал), что прибыл как «посланец мира» для восстановления порядка. В обращении к «валахам всех классов» он указывал, что его величество султан «вместе со всей Европой борется с революцией, порожденной духом коммунизма». Падишах, по заверению его посланца, заботливо опекал интересы России