Двойной портрет - [25]
«А что я скажу Спицыну? — продолжал он думать. Спицын был начальство. — Спицыну я скажу, что это необходимо для равновесия. Наконец, просто чтобы как-то разрядить атмосферу в кошкинской группе. Так. Ну, а если действительно не одна статья, а серия, как говорит Снегирев? Да и вообще... Что значит «фальсификация науки»? Мало ли кто еще может принять это на себя! Нет, позвоню! Сегодня же! Буду настаивать. Снимут».
— Если редакция стремится к объективному решению, — говорил Снегирев, — почему не позвали Челнокова, Нечаеву, Клушина? Пригласили только кошкинцев, разве это не характерно?
— Валерий Павлыч, напрасно волнуешься, — весело сказал Кулябко. — Статья не пойдет.
У Снегирева радостно изменилось лицо. Он снова длинно заговорил.
— Нет, этого я остановить не могу, — возразил Кулябко. — Кто-то пишет, ну и пускай пишет. Ведь для тебя важно, чтобы статья не была напечатана, так? А это что? — с внезапно вспыхнувшим волнением спросил он, когда Снегирев положил перед ним на стол Алешкину монету. — Батюшки мои, никак, Иван Третий?
Снегирев позвонил Крупенину из автомата и с трудом удержался от смеха, когда Лариса Александровна сказала, что Василий Степанович не был у Остроградского, потому что у него вот уже третий день плохо с сердцем.
— Передайте ему привет. И скажите, что может сидеть дома. Лучше позовите Остроградского к себе. Может быть, и я забегу. Кстати, передайте, пожалуйста, Василию, что статья, о которой мы говорили, не пойдет.
Статья не пойдет. Все возвращалось на свои места. Он вспомнил о Ксении и решил, что пойдет к ней завтра после лекции. Нет, сегодня. Сейчас. Статья не пойдет. Но прежде надо позвонить домой. «Небось моя длиннополая места себе не находит».
Он взял такси и остановил его у кондитерской, чтобы купить для Ксении трюфелей. Триста грамм, пожалуйста. Нет, полкило.
Вместо Ксении он вдруг поехал к старичку-коллекционеру, у которого давно торговал для Алеши альбом редких и даже редчайших марок. Так. А теперь домой. Трюфеля пригодятся. Марья Ивановна любит, когда он покупает что-нибудь к столу. Статья не пойдет. «Дворники» сметали со стекол машины крупный нежный снег, и Москва — пушистая, легкая — показывалась и исчезала.
26
Мне почти никогда не удавалось оставаться равнодушным к отсутствию здравого смысла — черта, причинявшая мне множество огорчений. Мог ли я предположить, что эта склонность наконец пригодится?
Практическая сторона статьи была очень важна. Но была и другая. Предоставляя читателю право приговора, я старался не сопоставить, а, напротив, доказать всю несопоставимость Остроградского и Снегирева.
Я не боялся того, что можно назвать резкостью светотени. Мне хотелось показать крупным планом самое дело науки, проникающей всю огромную, меняющуюся жизнь страны, и людей этого дела — реального в одном случае и мнимого — в другом.
Статья пролежала весь январь — Кузин утверждал, что по вине Горшкова, который испугался. Я стал тянуть, надеясь на творческий отпуск. Это был, разумеется, вздор. Главным затруднением — как выяснилось через несколько дней — было то новое, что вдруг стало краешком показываться в редакционной (и не только в редакционной) работе: газета сама должна была решить вопрос о том, печатать или не печатать статью.
— А поди-ка угадай границы этой свободы, — смеясь, сказал Кузин. — Особенно если ты, как Горшков, заранее ждешь неприятностей и думаешь только о том, как бы их избежать.
— Был звонок, — сообщил он мне в другой раз. — И дело плохо.
Был не один и не два звонка. Шла неустанная, лихорадочная, обдуманная — а иногда и не очень обдуманная — работа. Какие-то аспиранты прислали восторженный отзыв о Снегиреве как научном руководителе, — откуда могли они узнать о статье? Рыбачий колхоз (Феодосия) в пространном обращении доказывал, что летом 1953 года советы Снегирева обеспечили перевыполнение плана улова. Обращение было вооружено научными данными.
— Вы просто не представляете себе, что делается, — жаловался Кузин. — Жмут со всех сторон. Но определилось и другое: позиция. И непохоже, что главный редактор собирается от нее отступать!
По-видимому, он был прав, потому что вдруг прислали гранки, да еще с просьбой поторопиться.
— Статья в номере. Появится завтра.
Статья не появилась ни завтра, ни послезавтра. Снова что-то согласовывалось, увязывалось, проверялось.
Позвонил Горшков и попросил убрать фразу: «...чувство, в котором еще сквозила неуверенность в завтрашнем дне или сегодняшней ночи...»
Я не согласился.
Через час он позвонил снова:
— Тут у вас одиннадцатый этаж. Может быть, переделаем на пятый?
— Почему?
— У нас нет точных данных. Да и вообще... Стоит ли упоминать о Черкашине? Снегирев утверждает, что он был душевнобольной.
— Мало ли что он утверждает!
Статья появилась в начале февраля. Я прочел ее — и удивился. Для человека в общем добродушного она была непривычно резка. Но самым неожиданным в этой статье было то, что она появилась.
27
Ольга Прохоровна никогда не читала газету «Научная жизнь» и купила номер, чтобы завернуть сушки — кулек прорвался в трамвае. Дорогой она, не разворачивая сушки, стала читать газету и чуть не проехала Лазаревку — так раздумалась и разволновалась. Было что-то обидное в том, как автор наскоро, в двух словах, рассказал о самоубийстве Бориса. «Точно не было этой ночи, когда я, проснувшись, увидела у окна его вздрагивающие широкие, костлявые плечи. И других ночей, когда он не спал чуть ли не две недели подряд — и я уговаривала его пойти в диспансер, и он стал издеваться над женщиной-врачом, а потом выбежал на улицу и вдруг рассмеялся как ни в чем не бывало?»
Действие повести происходит в первые дни Великой Отечественной войны на Северном Флоте. Молодой лейтенант Сбоев откомандирован на борт старенького парохода «Онега», чтобы сопровождать груз с оружием. Помимо этого пароход принимает на борт группу заключенных, которых везут на строительство военного аэродрома. Во время следования до места назначения часть заключенных планирует захватить судно и бежать в Норвегию. Бунт в открытом море — это всегда страшно. Ненависть заключенных и охранников друг к другу копится десятилетиями.
В романе «Два капитана» В. Каверин красноречиво свидетельствует о том, что жизнь советских людей насыщена богатейшими событиями, что наше героическое время полно захватывающей романтики.С детских лет Саня Григорьев умел добиваться успеха в любом деле. Он вырос мужественным и храбрым человеком. Мечта разыскать остатки экспедиции капитана Татаринова привела его в ряды летчиков—полярников. Жизнь капитана Григорьева полна героических событий: он летал над Арктикой, сражался против фашистов. Его подстерегали опасности, приходилось терпеть временные поражения, но настойчивый и целеустремленный характер героя помогает ему сдержать данную себе еще в детстве клятву: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».
Книгу мемуаров «Эпилог» В.А. Каверин писал, не надеясь на ее публикацию. Как замечал автор, это «не просто воспоминания — это глубоко личная книга о теневой стороне нашей литературы», «о деформации таланта», о компромиссе с властью и о стремлении этому компромиссу противостоять. Воспоминания отмечены предельной откровенностью, глубиной самоанализа, тонким психологизмом.
Роман рассказывает о молодом ученом Татьяне Власенковой, работающей в области микробиологии. Писатель прослеживает нелегкий, но мужественный путь героини к научному открытию, которое оказало глубокое влияние на развитие медицинской науки. Становление характера, судьба женщины-ученого дает плодотворный материал для осмысления современной молодежью жизненных идеалов.
Действие сказки происходит в летнем лагере. Главные герои – пионеры Петька Воробьев и Таня Заботкина пытаются разгадать тайну своего вожатого по прозвищу Борода, который ведет себя очень подозрительно. По утрам он необыкновенно добрый, а по вечерам становится страшно злым безо всяких причин. Друзьям удается выяснить причину этой странности. Будучи маленьким мальчиком он прогневал Фею Вежливости и Точности, и она наложила на него заклятье. Чтобы помочь своему вожатому ребята решили отправиться к фее.
В немухинской газете появилось объявление, что для строительства Воздушного замка срочно требуются летающие мальчики. Петьке Воробьеву очень хочется поучаствовать в этом строительстве, но, к сожалению, он совсем не умеет летать. Смотритель Маяка из волшебной страны Летляндии, подсказывает Петьке, что в Немухине живет, сбежавший из Летляндии, летающий мальчик Леня Караскин, который может дать Петьке несколько уроков летного мастерства.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.