Двойной бренди, я сегодня гуляю - [22]
— Давайте посмотрим остальных, — нетерпеливо сказал Коннолли.
Ори поколдовал над файлами, и компьютер выдал образы ещё трёх созданий, одно другого уродливее. Археологам едва хватало места перед экраном, они дышали друг другу в уши, наклоняясь через голову стажёра. Наибольший сюрприз преподнёс раздробленный череп, найденный вчера Лагранжем. Программа старательно восстановила его целостность, и было отчётливо видно, что у марсианина три глаза — два обычных и теменной, как у древних пресмыкающихся Земли.
— Видали? — Ори повернулся на кресле и стукнулся лбом о локоть Эрики, стоявшей позади. Исландка испуганно охнула, но стажёр только почесал ушибленное надбровье и тут же отвлёкся — он увидел подходившего к ним Лаи.
— Что-нибудь интересное? — спросил тот по-маорийски, привлечённый суетой вокруг реконструктора. Коннолли отодвинулся в сторону, чтобы не заслонять монитор.
— В некотором роде... Гляди.
Согнувшись и облокотившись на стол, Лаи чуть ли не минуту изучал то, что выдала им программа.
— Милая картинка, а? — с натужным весельем прокомментировала Лика. Барнардец выпрямился.
— Похоже на массовые уродства... Это те, которых мы откопали вчера утром?
— Они самые.
— А где находки вечерней смены?
— Ещё не препарированы, — ответил Ори, вставая из-за компьютера. — Вчера успели подготовить только утренние. А сегодня мы занимались в основном испытанием реконструктора. Вы можете сесть сюда, Виктор-миир.
Он почтительно указал Лаи на кресло, и старший из двоих барнардцев сразу же занял освободившееся место.
— Я не спросил, — сосредоточенно произнёс Лаи, покусывая губу и глядя в экран, — они все были с розами?
— Все, — сказала Лика. — У тех двоих, которых нашли Симон и Джеффри, на самом деле тоже были талисманы, только мы их поначалу не заметили. Камень по каким-то причинам растрескался, и они оказались расколоты на кусочки. Но потом, когда мы разглядели это крошево и собрали обломки, всё сошлось.
С помощью стила Лаи вертел изображения то так, то эдак, разглядывая их со всех сторон.
— Если бы только можно было узнать, что значит эта роза, — сказал он сам себе вслух. Затем спросил: — Патрик, это мужчины или женщины?
— По четырём образцам этого не узнаешь. Для определения пола выборка нужна как минимум на два порядка больше. Мы ведь не знаем их морфологии, тем более, — Коннолли оглянулся на монитор, — нормальной. А вообще, если хочешь знать, ящерицы могут быть и бесполыми.
— Загнул, — сказала Лика. — Теория интеллекта запрещает зарождение разума при бесполом размножении.
— Теория интеллекта запрещает существование разумных ящериц. А они перед тобой.
— Не путай факторы. Скорость обмена веществ — это одно. А генетическая монотонность — препятствие объективное, она мешает изменчивости вида.
— Каким бы способом они ни размножались, — меланхолично заметил Ори, — их это не спасло.
— Да уж... — Лаи положил стило на стол. — Честно говоря, я до последнего момента надеялся, что мы этого не увидим.
Он застыл в кресле, подперев кулаком подбородок. Левая рука его бесцельно расправляла на колене складку комбинезона.
— А что вы рассчитывали увидеть? — спросила Лика. — Мы же вымершую цивилизацию раскапываем, нет?
Она сказала это и тут же почувствовала, что пытается побороть собственный дискомфорт от того, что они обнаружили. Археологией она занималась уже десять лет и не раз вскрывала захоронения. Как все её коллеги, она привыкла воспринимать без лишних эмоций проломанные черепа и следы человеческих жертвоприношений. Но тут было нечто совсем другое, с чем ещё не сталкивался ни один археолог на Земле. Как будто в насмешку, кошмары из дешёвых антиутопий, над которыми давно было принято ёрничать, вдруг материализовались.
На лице Лаи проступила почти детская серьёзность.
— Вымереть можно по-разному. Хуже деградации ничего нет.
— Это потому, что мы закопались в древностях, — грубо сказала Эрика. Её глаза в этот момент были такими же чёрными и мрачными, как у Лаи. В который раз Патрик отметил про себя, что с их новым знакомым она разговаривает куда охотнее, чем со всеми остальными. — Эти наши дурацкие мыслительные установки... Мы воображали, что раз они древние, раз миллионы лет назад — то они были чем-то вроде ацтеков или крито-минойцев. Набедренные повязки и "полная гармония с природой"! — Эрика скривила рот. — А что у них могли быть ядерные бомбы...
— Вообще-то это ещё не доказательство, что у них были ядерные бомбы, — перебил её Коннолли. — Почему не космическая катастрофа? В эту версию всё тоже вполне укладывается.
— Ну вот! Ты хватаешься за любую соломинку, лишь бы отстоять теорию золотого века.
Коннолли не нашёлся, что сказать. И с чего это её так разговорило, изумлённо подумал он. Ори прислушивался к дискуссии с жадным любопытством.
— А что это — "теория золотого века"? — блестя глазами, спросил он. Странная усмешка возникла на губах Лаи.
— Вам разве не рассказывали про это на лекциях по земной культуре?
— Не помню, — сознался Ори и с обезоруживающей искренностью — его девичье лицо окрасил малиновый румянец — прибавил: — Я их обычно прогуливаю.
— Ясно, — констатировал Лаи, не обращая внимания на смешки Лики и Коннолли. — Видите ли, золотой век — это... гм... нечто вроде универсального мифа. В общих чертах, он заключается в том, что...
Комбинация «роман-шутка аспирантки филфака» + «стилизация под британскую беллетристику начала XX века» + «вампиры» не сулит ничего, кроме неизбежного похода к мусоропроводу, однако, по первой же странице «Смерти автора» становится ясно: перед нами исключение из правил!
Что такое языковые заимствования? Эта тема, несомненно, волнует каждого из нас. Ее обсуждают в школе, в учебниках, в научной литературе и на интернет-форумах. Вместе с тем популярные экскурсы в область заимствований, выходящие в России, сводятся по большей части к теме иностранных слов в русском языке. А вот что такое заимствование вообще, по каким признакам мы его отличаем, почему оно возникает в языке, почему ему сопротивляются – книги об этом пока не было. Этот пробел и попыталась восполнить филолог-англист Мария Елифёрова.
Можно ли написать роман о посмертных приключениях героев скандинавского мифа? Как выглядит вечность с точки зрения язычника? Что происходит с древними богами и героями, когда земной мир всё больше удаляется от них? Загробное продолжение истории Сигурда из «Старшей Эдды» становится поводом к размышлению о дружбе, предательстве, верности, ответственности, о человеческой природе, не изменившейся за последние две тысячи лет – а также об исторической памяти и литературном творчестве. История Мёда Поэзии тесно переплетается с историей Столетней войны, Шекспира и Винни-Пуха.
Место действия новой книги Тимура Пулатова — сегодняшний Узбекистан с его большими и малыми городами, пестрой мозаикой кишлаков, степей, пустынь и моря. Роман «Жизнеописание строптивого бухарца», давший название всей книге, — роман воспитания, рождения и становления человеческого в человеке. Исследуя, жизнь героя, автор показывает процесс становления личности которая ощущает свое глубокое родство со всем вокруг и своим народом, Родиной. В книгу включен также ряд рассказов и короткие повести–притчи: «Второе путешествие Каипа», «Владения» и «Завсегдатай».
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.