Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - [48]

Единственный серьезный вопрос заключается в том, является ли это подлинным отражением того, что сам Гитлер или другие хотели, чтобы произошло, и не написан ли этот документ для того, чтобы ввести в заблуждение. Поскольку эти документы не стали доступны советским представителям, которые поспособствовали бы закреплению любой подобной фальшивки, последнее предположение следует отвергнуть. Похоже на то, что в какой-то момент или сам Гитлер действительно думал о самоубийстве, либо кто-то другой обдумывал для него такую возможность.

В последующих показаниях свидетели из бункера вспоминают то, что они называют «последними счастливыми моментами в бункере», но похоже, что счастье исходило не от непринужденной встречи, которую описывают слезливые секретарши Гитлера. По их словам, Гитлер вызвал всех женщин на рассвете 30 апреля и прошел вдоль их шеренги, серьезно кивая каждой в молчаливом, мрачном, но многозначительном прощании. Счастье это исходило, кажется, от импровизированного праздника, который устроили эсэсовцы в гараже рейхсканцелярии, когда узнали, что Гитлер созвал своих секретарш, чтобы попрощаться с ними. Осталось так много свидетелей этого праздника, что не приходится сомневаться в том, что он действительно имел место. Эсэсовцы были счастливы просто потому, что услышали, что Гитлер собирается покончить жизнь самоубийством, и что теперь они могут заняться серьезным делом собственного спасения. Их праздник настолько вышел за все рамки, что они не обращали внимания на все призывы успокоиться. Портной Вилли Мюллер, оказавшийся в западне в рейхсканцелярии, описывал, как поднялось у всех настроение. Особенно весел был шеф СС Раттенбургер.

Предполагается, что для того, чтобы опробовать в действии капсулы с цианистым калием, около полуночи в одной из нефункционирующих уборных отравили Блонди, любимую собаку Гитлера, что сделал либо доктор Штум-пфеггер на глазах у Гитлера, либо профессор Вернер Хаасе с помощью сержанта Торнова, ухаживающего за собакой, — это зависит оттого, чьим показаниям верить. Если только собака из привязанности к фюреру не прошла дважды через эту процедуру, различающиеся друг от друга показания служат только доказательством ошибочности человеческих свидетельств.

Сообщение о смерти собаки очень развеселило эсэсовскую охрану, но эсэсовцам пришлось еще долго ждать, и настроение у них сменилось раздражением из-за того, что на протяжении всей ночи не поступало никаких сообщений о том, что задуманное самоубийство наконец произошло. Сообщение, направленное Борманом позднее в этот день, гласило: «Фюрер еще жив».

В обед 30 апреля эсэсовская охрана получила приказ взять свое довольствие в имперской канцелярии. Единственное место, где они могли оказаться в безопасности, был верхний бункер, забитый до отказа охраной. Атмосфера была удушливая, настроение злобное.

Геббельсу, однако, все представлялось совершенно в ином свете. В своем дневнике он описывал то, что теперь расписывается как «Сумерки богов». Но стоит напомнить читателю, что весь этот душераздирающий сценарий смерти супружеской пары, рекламируемый после войны с не меньшим успехом, чем если бы его публиковал сам Йозеф Геббельс, не имеет под собой никакой реальной основы.

ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ

Такие свидетели, как Баур, Аксман, Кемпка и Линге, каждый из которых существенно менял свои показания в тех или иных деталях, подверглись скрупулезной проверке и сличению их показаний вплоть до мельчайших деталей. Научные авторитеты объясняли изменения в их показаниях психической неустойчивостью, стремясь привести их в соответствие друг с другом —даже при том, что сами свидетели частенько поносили показания других свидетелей как полную чепуху. Никакая комедия Мольера или фарсы Брехта не доходили до такого.

Каждый историк выбирает себе такого свидетеля, который устраивает его собственную концепцию, — нечто похожее на то, как выбирают щенка так, чтобы он подходил к домашней обстановке. Таким вот образом Хью Тревор-Ропер выбрал Кемпку, а потом распространил свое благоволение на Линге, которого он стал считать «первоклассным свидетелем». (Позднее мы узнаем, что думали по этому поводу русские.) Таким же образом американский журналист (и в прошлом офицер разведки) Джеймс О’Доннелл предпочел поверить второй версии Аксмана.

Никто не обратил внимания на показания, касавшиеся сержанта Торнова, ухаживавшего за собакой Гитлера, которого якобы видели несколько человек сразу после полуночи 30 апреля, когда, он, как безумный, бежал и кричал: «Фюрер умер!» Конечно, это должно было происходить до прощаний с секретаршами, которое, как мы помним, проходило в лучших и достойнейших традициях немого кино. Для людей циничных и остроумных версия Торнова может объяснить, почему Гитлер был столь необычно спокоен при этом прощании!

Как будет показано дальше, существуют совершенно противоречивые свидетельства насчет того, была в действительности эта трогательная сцена прощания. Однако есть указания на то, что Торнов мог поторопиться со своим объявлением, что Гитлер мертв, и если Гитлер действительно умер сразу же после полуночи, то непонятно, почему Кребс, Геббельс и Борман отложили свой запрос у русских насчет условий капитуляции до утра 1 мая, когда началось бегство из бункера. За это время советские войска укрепили свои позиции в городе.