Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - [38]

Преторианская гвардия, сформированная под командованием Зеппа Дитриха под названием «Лейбштандарт Адольф Гитлер», или «Личная охрана Адольфа Гитлера», имела свои казармы на Лихтерфельде, в нескольких километрах к северу от Берлина, но в последние месяцы ее перевели в две казармы Имперской канцелярии на Герман-Герингштрассе. Сорок солдат, входивших в личный конвой Гитлера, набирались из состава «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Они представляли собой элиту, чья преданность и фанатизм должны были освящать легенду о героической обороне. Они отвечали за безопасность Гитлера наравне со службой безопасности рейха, находившейся под командой генерала СС Иоганна Ратгенхубера.

Кое-кто из этих солдат были ветеранами Восточного фронта, многие были ранены — их моральное состояние было крайне низким. Их дисциплина вне бункера, в Имперской канцелярии, была предметом резкой критики, а поведение внутри бункера можно назвать по меньшей мере «двойственным». Шпеер стал одним из тех, кто понял, что огрызки бутербродов, разбросанные по полу, соответствуют незастегнутым мундирам. Он «пытался не замечать эсэсовцев с пивными банками в руках», но заметил, что «никому и в голову не приходит отдать честь офицеру, всем все было безразлично. Офицеры, заметившие, что Гитлер идет по направлению к ним, не обращали на него никакого внимания или захлопывали двери комнаты, чтобы их не беспокоили».

Шпеер видел, что:

«Там царила общая атмосфера негодования и страха, затронувшая молодых солдат и ветеранов СС. Охранники открыто курили в верхнем бункере, и, хотя они поддерживали тесный контакт с секретаршами, особенно с Гердой Кристиан, которые предупреждали их, когда Гитлер выходит из своих комнат, они нс обращали никакого внимания на эти предупреждения, зная, что он вряд ли поднимется наверх. Нще несколько месяцев назад такую ситуацию невозможно было себе представить. Мне показалось, что офицеры побаиваются даже пытаться делать замечания своим подчиненным, словно приберегая дисциплинарные меры для предстоящего сражения».

Таково было настроение и уровень дисциплины в охране Гитлера. Действительно примечательный факт заключается в том, что, несмотря на атмосферу затхлости и затаенного недовольства солдат, военные «совещания» по-прежнему продолжались - избранные высшие офицеры, такие, как подобострастный фельдмаршал Кейтель, проходили мимо этих фактов пренебрежения дисциплиной так, словно ничего не замечали на своем пути на совещание или после трех часов изнурительных заседаний по пропахшему потом коридору в непосредственной близости от Гитлера.

Мы располагаем свидетельством здравомыслящего генерала Иоахима Феста об этих совещаниях, где все задыхались, но, судя по этому свидетельству, не от плохой вентиляции: «Мы все задыхались от атмосферы подобострастия, нервозности и увиливания. Это доходило до ощущения физической болезни. Все было поддельным, кроме страха».

Генералы ощущали страх, поскольку были абсолютно уверены, что, если не будут выслушивать напыщенные речи явно утратившего разум, несомненно больного и несомненно странного человека, они будут разжалованы и расстреляны как предатели. Тем не менее, как профессионалы, они чувствовали свою ответственность за людей, которыми они должны были пожертвовать в безумных военных авантюрах. Они должны были ощущать также свое бессилие в том, что оказались в таком положении, и испытывать стыд — личный и коллективный.

Теперь Верховное командование вынуждено было стать свидетелем последних судорог распадающейся личности Гитлера. Он проявлял неразумность злопамятного, испорченного ребенка, большую часть времени, когда бодрствовал, Гитлер сидел молча или находился в состоянии истерической ярости. Гитлер играл в солдатики названиями давно разгромленных дивизий —это было его бегство от ответственности. Он прекрасно знал, что эти дивизии, существующие на бумаге, в действительности не существуют, потому что сам отдал приказ не вычеркивать из списков ни одной дивизии, если в ней остался хоть один солдат. Предполагалось, что такой приказ служит поддержанию общего морального состояния; на самом же деле это делалось в интересах его собственного психического состояния Гитлер изображал теперь себя главнокомандующим только для узкого круга приближенных.

Теперь он играл в военную игру без какой-либо помощи со стороны армии, его решения выглядели нерешительными, абсолютно дилетантскими, совершенно детскими и даже эксцентричными. Он отдал приказ направить резервную часть из 22 легких танков в район Пирмасенса, потом заменил направление, нацелив ее на окрестности Трира, потом на Кобленц и в конце концов на столько направлений, что разъяренный командир принял решение «затеряться». Допуская, что все дело заключалось в болезни Гитлера, следует поставить также вопрос, не являлась ли эта болезнь истинной основой его «военного гения», однако история до сих пор предпочитает не рассматривать такую возможность. Большинство действий Гитлера за последние три недели, если не все его поступки, были либо бессмысленными, либо диктовались злопамятством. Когда союзные армии сравнивали с землей немецкие города, реакция Гитлера, отмеченная свидетелями, довольно часто звучала: «Прекрасно». Он отдавал приказы об уничтожении нескольких отчасти сохранившихся городов.