Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - [21]

Значительное личное влияние, которое Сталин, казалось, имел на Идена (этот момент с тех пор как-то не учитывали), вероятно, можно оправдать тем, что Иден считал необходимым выступать в качестве «адвоката дьявола», поскольку «для Сталина признание тех границ — это оселок для проверки нашей искренности».

Хотя защита независимости Польши была номинально поводом для объявления Великобританией войны, Иден теперь был вполне готов без особых дискуссий пожертвовать Польшей и предоставить ее собственной судьбе. Он считал, что «Польша — это особый случай, который требует изучения». Когда этот вопрос был вынесен на обсуждение военного кабинета, его неожиданно поддержал Бивербрук, министр снабжения, который считал, что Сталина следует ублаготворить, демонстрируя понимание советских претензий.

Государственный департамент США пришел в ярость от того, что союз между СССР и Англией вообще обсуждается. Для госдепартамента важны были не детали какого-либо возможного соглашения между ними, а сама необходимость такого обсуждения.

И даже когда соглашение между Советским Союзом и Англией под давлением американцев было похоронено, этот проект служил доказательством того, что Советский Союз добился известного успеха, внеся раскол в ряды союзников. Черчилль теперь вынужден был показать, что подлинная причина его озабоченности насчет Польши не вполне альтруистична: он был также озабочен тем, как удержать США подальше от Восточного Средиземноморья — дороги к нефтяным интересам Англии на Ближнем Востоке.

Масштаб лавирования лучше всего можно определить, изучая мемуары Корделла Халла, государственного секретаря США, а вовсе не знакомство со скудными, ничего не выражающими извинениями в томах «Документы британской внешней политики». Не потому, что мемуары Корделла Халла представляют собой что-то, помимо его многословных отрицаний своей причастности к самым темным событиям тех лет. Мемуары Халла очень полезны потому, что в своем утверждении морали и честности они успешно поливают грязью другую сторону, в данном случае — коварный Альбион.

Во втором томе своих «Мемуаров» (1948) Халл пишет о том шоке, который испытала Америка в мае 1944 года, после того как советский министр иностранных дел Андрей Громыко посетил его 1 апреля, чтобы заверить США,

что советские намерения в Польше подтверждены согласием англичан: Советский Союз сохраняет за собой территории, которые он захватил в 1939 году. Более того, поскольку советские войска вошли в Румынию, в их намерения входит закрепить за собой только Бессарабию, которая в прошлом входила в состав Российской империи (с 1812 года до конца Первой мировой войны), но никогда не была частью Советской империи. Халл понял, что это даст Советам возможность получить общую границу с Чехословакией.

Одновременно Халл получил отовсюду сообщения американских посольств о том, что между англичанами и русскими существует еще одно секретное соглашение, предусматривающее исключение американцев из сфер влияния в Средиземноморье.

2 мая всякие гадания на эту тему оказались лишними, когда британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс напрямик спросил Халла, как американское правительство отнесется к «соглашению между англичанами и русскими, согласно которому Россия обеспечит свой контроль над Румынией, а Британия — над Грецией».

Когда Халл ответил, что это совершенно неприемлемо, Черчилль 31 мая направил Рузвельту телеграмму, в которой отстаивал эту идею. Похоже было, что такое же соглашение будет достигнуто в отношении Югославии, а Советы получат Болгарию. Из телеграммы явствовало, что именно английское правительство выдвинуло такое предложение советскому послу Гусеву.

Английское министерство иностранных дел не сумело развеять подозрительность, когда стало глупо и без всякой необходимости лгать по поводу встречи Идена с Гусевым 5 мая, утверждая, что встреча эта ограничивалась только обменом реплик. Советский меморандум, направленный I июля Корделлу Халлу Андреем Громыко, раскрывал все предложения. Американцы неохотно согласились на трехмесячное действие соглашения, исключавшее влияние США на Балканах, только ради того, чтобы сохранить рушащийся фасад англо-американского доверия.

В дальнейшем намерения Великобритании вновь оказались под вопросом, и фасад снова зашатался, когда в октябре 1944 года Черчилль и Иден посетили Москву для встречи со Сталиным и дальнейшего расширения соглашения, включая бессмысленное уточнение уровня финансовых интересов Британии на Балканах, где английские капиталовложения были весьма значительны.

Из американских посольств в Вашингтоне шел поток секретных донесений. Из Анкары и Москвы поступали сведения о том, что Британия и Советы договорились разделить влияние в Югославии пополам, а в Румынии, Венгрии и Болгарии доля Англии будет составлять 20 процентов. Это требование русских об установлении их власти на Балканах и настояние англичан об обеспечении их интересов оказало значительное влияние на позицию американцев накануне последней битвы за Берлин.

В феврале 1945 года Черчилль, Рузвельт и Сталин встретились в Ялте, чтобы обсудить политические проблемы послевоенной Европы. Ялтинская конференция оказалась таким провалом, что Корделл Халл в своих мемуарах трижды подчеркивает свою непричастность к ее решениям. Он упирает на то, что подал в отставку еще раньше, по причине ухудшения здоровья, и на то, что Рузвельт никогда с ним не советовался по этим вопросам.