Двойник Жанны де Арк - [40]

– Почему нам нельзя гулять за пределами замка? – спрашивала Анна.

– Потому что вокруг полно разбойных банд и отпущенных по домам солдат, – отвечали ей рыцари. – Мы поклялись вашему брату заботиться о вас.

– Почему я не могу написать письма моим друзьям?

– Потому что скоро вы станете госпожой де Лаваль, и сьер Жак не хочет, чтобы у кого-нибудь из недоброжелателей был повод распускать грязные слухи.

– Почему я не могу послать весточку своему жениху?

– А вы думаете, хорошо еще до свадьбы демонстрировать своему будущему мужу неповиновение воле старшего брата? Захочет ли он брать вас в жены, если вы сами предупредите его о том, что не станете ему покорной женой, как не были покорной дочерью и сестрой?

– Не к свадьбе меня готовят, к похоронам. Припомнишь, милая Бруня, когда повезут косточки мои на кладбище. Вспомнишь, как я плакала и молила отпустить меня.

Брунисента старалась утешить Анну, но та была неумолима, каждый раз, выходя на прогулку, она зажимала уши, чтобы не слышать шагов сопровождавших ее тюремщиков. Каждую ночь она видела во сне незнакомую ей площадь с двумя помостами. Один, большой, для суда и второй, поменьше, для нее, одетого в красное палача и то, как он приближается к ней с зажженным факелом в руках.

Она боялась и не хотела умирать. Судьба сыграла с ней злую шутку, и вот любимый и такой безопасный Лявро обернулся самой крепкой в мире тюрьмой, из которого, а это она знала даже лучше охранявших ее воинов, было не выбраться.

Как часто в детстве Анна и Жак играли в этом самом замке в короля Англии Генриха Второго и его неверную супругу Элеонору. Генрих запирал Элеонору в высокой башне, и она не могла выбраться оттуда. Тогда Анне нравилось изображать из себя плененную, опасную и такую прекрасную королеву Элеонору, отравившую любовницу мужа и настроившую его детей подняться против отца и занять его трон. Теперь игра превратилась в реальность.

Однажды, возвращаясь вечером в свою комнату в компании рыцаря Жордана ля Трура, который куртуазно провожал ее после вечерней прогулки, Брунисента услышала короткий вскрик и стон, исходящие из их общей с Анной комнаты. Переглянувшись со своим спутником, они бросились вперед и, распахнув незапертую дверь, застали скорчившуюся у стола Анну.

– Что случилось? – подскочила к подруге Брунисента.

– Ничего, – Анна прижимала к груди руку, лицо ее было искажено болью и страхом, глаза сверкали, как у безумной.

– Покажите, – сьер Жордан медленно приблизился к девушке, бережно взял ее руку и поднес к свету. На ладони краснел ожог.

Не говоря ни слова, ля Трур помог Анне сесть на постель, после чего крикнул, чтобы позвали служанок и лекаря.

– Я хотела попробовать, как это, гореть… – плечи Анны беззвучно тряслись. По лицу текли слезы бессилия и стыда. – Я не хочу умирать! Или хотя бы не так, не в огне!

Через неделю после отъезда Жака в замок наведались монахини из находившегося по соседству монастыря Святой Терезы, которые пришли снять с Анны мерки для свадебного платья.

– Вот видишь, глупая, это свадьба, свадьба, а не то, что ты вообразила себе! Ты выходишь замуж, Анна! Замуж за любимого мужчину! – обняла ее за плечи Брунисента.

– То не свадебное платье шьют мне, а саван, – Анна позволила снять с себя мерки, после чего сестры удалились, пообещав управиться как можно быстрее.

По словам одной из них, за это платье монастырь запросил у сьера ле Феррона теленка или двух овечек, которые были необходимы святым сестрам в хозяйстве. Жак же торговался с настоятельницей, убеждая ее в непомерности цены на платье, которое можно будет надевать лишь по большим праздникам. А какие нынче праздники? Война! В результате сторговались на трех пленных французов, которых друзья Жака привезли с полей сражений в качестве воинской добычи и которых они уступили ему по дешевке.

Взяв в руку перо и бумагу, Брунисента пристроилась за изящным игорным столиком в их с Анной комнате и начала выводить на бумаге колонки цифр. Как хозяйка замка, Бруня старалась вникать во все хозяйственные дела, не докучая ненужными заботами мужу. Даже при беглом рассмотрении сделки выходило, что Жак выиграл в этом споре с настоятельницей. Так как теленок, которого просил монастырь, стоил 30 франков, овца 16. То есть, если бы Жак согласился отдать монастырю двух овец, это бы означало, что он переплатил 2 франка. А отдав не двух овец, а трех пленных французов по 8 франков за человека, он экономил 6 франков!

Но что в этой истории было самым замечательным, так это именно то, что в дело пошли бесполезные французские солдаты, имевшие глупость служить под знаменами бургундцев или англичан и попавшие в плен к людям маршала де Рэ. Ведь, положа руку на сердце, кому сейчас нужны французские пленные, да еще и низкого ранга? Командирам легче набрать новых солдат, чем выкупать этих. Семьи их, как правило, крестьянские, которые с голодухи разве что не щиплют траву на полях, куда им выкупать своих ребят.

Другое дело пленные дворяне, еще лучше рыцари или особы королевской крови. За принца можно было разжиться 10 000 золотых экю. А это более чем приличное состояние.

Особы же королевской крови – совсем другое дело.