Двойник президента России - [16]

Оно оказалось не таким уж безумным, это существо. И хотя я точно знал, что это какой–то нелепый розыгрыш, но что–то мешало мне прекратить разговор.

— Значит, вас и вообще могли не вызвать? Какому дураку придет в голову сказать пять раз подряд: ноль, ноль, ноль, ноль, ноль.

— Пришло же вам в голову набрать заведомо не существующий номер. Согласно теории вероятности случиться может всякое. Например, при взрыве может отколоться кусок скалы, в точности повторяющий скульптуру Венеры Таврической.

— А ваш позывной всегда один и тот же? — Не знаю, почему я задал этот вопрос. Может, подсознательно испугался потерять ключи к тайме, поверить в которую я все еще не хотел.

— Нет. Но никакой закономерности в его изменении нет. Я сам не знаю, каким он станет через миг.

— Как вы можете не знать? Разве вы не хозяин самому себе?

— Не всегда. — Голос его почти не имел интонации но эта фраза прозвучала грустно. Впрочем, мне могло показаться.

— Почему? Может, что–нибудь сделать?

— Вот в этом вы все. Люди, не ушедшие от стаи Забота о сородичах столь же необходима, сколь о себе самом, С гибелью клана гибнет и индивидуум.

Я разозлился:

— Зачем тогда весь этот разговор? Любое общение определяется интересом друг к другу.

— То, что элементы сгруппировались, создав меня — каприз природы, один из случаев вероятности. Наш разговор — продолжение этой случайности.

— Ну, а зачем, скажите, вы существуете?

— А зачем существует камень, дерево, птица. Это только кажется, что все роли распределены, что во всем есть смысл. Вы большие любители приклеивать ярлыки.

— По крайней мере, мое существование имеет конкретный смысл. И цепко связано с тем же. камнем, деревом, птицей. Я кирпичик, если не мироздания, то уж биосферы — во всяком случае.

— Значит и я кирпичик. Может, даже целый кирпич. А может — нет!

— Удивительный пессимизм для нечеловеческого существа. Ты себя хоть осознаешь, как личность, что ли?

— Наивно. Пытаешься выяснить, есть ли у меня эмоции. Это для вас обращение на «ты» там, или на «вы» имеет значение. Помогает ориентироваться в стае, выявлять лидеров. Для меня форма — шелуха. И эмоции в вашем примитивном восприятии мне присущи. Только истинно глубинные движения мысли облекаются в чувства. Все остальное — рудимент.

— Если только манию величия не отнести к эмоциям. Думаешь, если ты единственный… Он впервые прервал меня:

— Как я могу так думать? Бесконечность Вселенной помноженная на бесконечность вероятности. Нас бесконечное множество, а твои рассуждения попахивают софистикой.

— Ну, знаешь ли! — Я немного помолчал, вслушиваясь в шуршание помех. Ни одного дельного вопроса не приходило в голову. — А зачем ты существуешь? Погоди, я уже спрашивал. А ты не хочешь меня о чем–нибудь спросить?

— Пожалуй, нет. Мы помолчали.

И тут я сделал самое нелепое, что можно сделать. Я попрощался и повесил трубку.

Он бы сказал, что я поступил чисто по–человечески.

И тут же раздался звонок. Это был первый потенциальный жилец, первая жертва.

Второй позвонил через три минуты.

6

Всегда у меня все получается как–то не так. Хочу, как надо, а получается, как всегда. Вот, мчал в номер, полный желания принять душ и почитать. Но угораздило меня предварительно заглянуть в кафе, кофе выпить. Буквально, думал, на минутку, чашечку двойного кофе с медом.

Зашел, сел. Кафе в «Ярославской» небольшое, на пять столиков, уютное. Музыка приличная всегда тихо играет. Народ в основном нормальный, не шумный. А тут ввалилась компания нетипичная, двое парней в розовых клубных пиджаках и с цепями из плохого золота, с ними две девчонки в комбинашках, которые почему–то считаются модными платьицами. Ножки у правой девицы были на уровне, я на них засмотрелся. Чего мне делать ни в коем случае не следовало. Но я же не виноват, что они сели за соседний столик и у этой девчонки ноги до самой шеи просматривались.

Парни вели себя хозяйственно и последовательно. Сперва они заказали много дорогой выпивки и жратвы, а потом обратили свое внимание на меня. Не знаю, восприняли они меня как предобеденный аперитив для усиления аппетита или просто развлечься решили по своему, по носорожьи.

Тот, что кроме цепи и пиджака носил еще реденькие усы, перехватил мой блудливый взгляд и громко спросил:

— Ты, дятел старый, куда шнифты пялишь?..

Честно говоря, нормальный человек потупился бы, пробормотал нечто извинительное и слинял из кафушки побыстрей. И мне следовало так поступить, но я был камикадзе, да и парни были настроены игриво, предобеденно. Вот я зачем–то и ответил. Громко ответил, четко артикулируя каждое слово.

— Дятел оборудован клювом, — сказал я. — Клюв у дятла казенный. Если дятел не долбит, то он либо спит, либо умер. Не долбить дятел не может, потому что клюв всегда перевешивает. Когда дятел долбит, в лесу раздается стук. Если громко — то, значит, дятел хороший. Если негромко — плохой. Очень хороший дятел может долбить за двоих. Если бы существовал гигантский дятел, он мог бы задолбать небольшого слона.

У парня отвисла челюсть.

— Что, что? — спросил он. — Кого задолбать?!

— Почти все городские дятлы, — продолжил я столь же четко и громко, — одноразовые, с пластиковыми клювами девять на двенадцать и неизменной геометрией крыла. Основной пищей городских дятлов является размоченная слюнями древесная долбанина. Описаны так же случаи нападения городских дятлов на котлеты домашние и поджарку из свинины. Друг другом дятлы, как правило, брезгует.