Двойник китайского императора - [20]

"Какие нынче времена! Выгляните в окно! Возврата к галифе и защитным френчам не хотим! Да здравствуют Карден, Хуго Босс, Зайцев и Адидас!" — размахивал откуда-то взявшимся красным знаменем, которых так не хватает у него в области, грузный заведующий отделом легкой промышленности.

"Ну ладно, — согласился Анвар Абидович, — у меня осталась еще одна попытка", — видимо, у них на предыдущем бюро какой-то уговор был.

Вернулся он вновь к своему гардеробу в комнате отдыха и достал обыкновенную тройку из Португалии фирмы "Маконда", светло-серую с тонкой голубой полоской; на таком фоне особенно выигрышно смотрится вишнево-красный, скромный депутатский значок.

Как все вдруг переменилось в просторном кабинете с красным ковром! Стало привычно знакомым, родным. Появление Анвара Абидовича встретили стоя, бурными аплодисментами, взволнованными криками. Но какое тепло исходило от этих здравиц! Каждое знакомое до слез лицо лучилось улыбкой, доброжелательностью; не верилось, что еще полчаса назад они требовали: свободы для печати, выборности органов, изменения правовой системы, каких-то конституционных свобод и гарантий — в общем, бред всякий…

"Начнем, товарищи", — жестко сказал Анвар Абидович, занимая карликовый стул, и тут же проснулся…

На кухне продолжала петь Шарофат, рядом на полу лежал халат с драконами, но без золотых монет, и Анвар Абидович успокоился.

А в это время в гостиничном номере томился неведением Пулат Муминович. Он и представить себе не мог, какой страшный, многоликий, беспринципный человек ему противостоял.

Все то, чем хотел Тилляходжаев просто попугать, не на шутку встревожило Пулата Муминовича; обком он покидал в большом расстройстве и смятении — хозяин области добился-таки желаемого результата.

С приходом Тилляходжаева в область здесь пошла резкая смена кадров, и Пулат Муминович не знал теперь, кому позвонить, с кем можно посоветоваться. Те несколько человек, что уцелели на своих местах и хорошо знали его, были настолько напуганы силой и влиянием хозяина, что вряд ли чем-либо помогут, — их более всего волновали собственные кресла. И нравы круто изменились в партийной среде. Он остерегался довериться кому-то, ибо где гарантии, что через полчаса разговор не станет достоянием Тилляходжаева, — слышал Махмудов и такое. Пугало его предупреждение об уголовной ответственности, якобы не исходящее от самого первого. Что это значит? Как понимать? Уже ждет сфабрикованное дело и готовы присягнуть — на чем угодно и в чем угодно — лжесвидетели? И такие факты случались в области. Впрочем, когда в районе приходится вмешиваться во все хозяйственные и административные дела, нетрудно подыскать и "объективную" причину для возбуждения уголовного дела. Наши реальные условия и потребности сплошь не стыкуются с законами, а крючкотворы от Фемиды всегда готовы услужить власть имущему.

Даже если, по счастью, и выпутаешься из ложных наветов, докажешь, что кристально чист, — в партии уже не состоишь, потому что, не дожидаясь решения суда, даже момента предъявления обвинения, сразу лишают партбилета. И долго надо потом ходить, чтобы восстановиться, а пятно от того, что привлекался к суду, остается на всю жизнь, и место твое уже занято тем, кому оно предназначалось. Как и всякий уважающий себя честный человек, он ощущал, кроме бессилия, жгучий стыд за происходящее, понимал, что на бюро возникнет вопрос и об ордене Ленина, которым наградили его всего полгода назад. Вот орден ему возвращать не хотелось — не поднялась бы рука отцепить с парадного костюма.

В гостинице у него случился приступ глубочайшей депрессии, и он посчитал, что лучший выход из создавшегося положения — уйти из жизни, тогда все — грязь, бесчестие, ожидавшее его, его детей, семью, — отпадало само собой. Он вполне серьезно осматривал номер, но предметов, подходящих для быстрой смерти, не находил. Не мог он выброситься из окна или прыгнуть под поезд — слишком был на виду в области; ему требовалась тихая, скромная смерть, не бросавшая ни на кого тени, особенно на тех, кто организует пышные похороны и назначает детям пенсии. Если бы он оказался в роковой час дома, трагедия случилась бы наверняка — Пулат Муминович имел прекрасное автоматическое ружье "Зауер" и иногда, по осени, выезжал на охоту. У себя в комнате он организовал бы все как следует, не дал промашку, навел на мысль о случайном выстреле, несчастном случае. Но, к счастью, шок вскоре прошел.

Наверное, он быстро справился с депрессией, потому что вспомнил своих сыновей-дошколят, Хасана и Хусана, молодую жену Миассар, сыновей-студентов в Ташкенте от брака с Зухрой, которым предстояло одному за другим защищать дипломы, — каково им будет без него? Он помнил свое сиротство, интернаты, хотя до детдомов в данном случае не дошло бы, наверное, — Миассар сильная женщина. Но мысль о судьбе детей заставила взять себя в руки, и мысль о самоубийстве отодвинулась на второй план.

Нельзя сказать, что покой, самообладание вернулись к нему окончательно — он все еще находился в подавленном состоянии. В его возрасте и положении потерять власть равносильно катастрофе. Больше двадцати лет он был хозяином района, и вдруг стать рядовым гражданином — это все равно что прозреть на старости от врожденной слепоты, узнавать мир, людей заново, совсем другими, потому что в голове уже давно устоялся образ мира.