Двойничество - [17]
Сюжет ритуала имеет циклическую структуру, включающую в себя следующие этапы: восхваление и увенчание тотема, его ритуальное развенчание и жертвенное убиение, за которым следует символическое оживление и новое увенчание. Показательно, что даже в архаике бессмертие избранника и жертвы осмысливается символически как идеальное бессмертие.
В более поздних культурах, особенное раннеземледельческих, появляется антропоморфная фигура "царя-жреца", выполняющая те же функции. "Царьжрец" осмысливается как магический покровитель социума, осуществляющий его связь с природой, с ее плодородным началом. Ритуалы, связанные с этой фигурой, подробно описаны в книге Дж.Фрезера "Золотая ветвь". Показательно, что бессмертие "царя-жреца" тоже в ритуале осмысливается символически: бессмертна роль, но не сам исполнитель.
Обязательно присутствовал обряд смены потерявшего производительную силу "царя-жреца" его преемником, который воспринимается как "пришелец", как возвратившийся из смерти предшественник. Эти обряды включали в себя магический поединок старого "царя" и молодого "претендента". В ходе поединка происходило ритуальное развенчание старого "царя", его убиение. Прославлялся и увенчивался победитель. Новый "царь" осмысливался как обновленная реинкарнация старого, как возвратившийся "спаситель" и "избранник".
Ритуальная харизма магического покровителя социума позднее была перенесена на правителя, монарха, политического деятеля. Однако ритуал замены потерявшего магическую силу правителя был переадресован его символическому заместителю. Через определенные традицией промежутки времени развенчиваться вместо настоящего правителя стала фигура из низов общества: преступник, раб, слуга, позднее - шут. Постепенно исчезает и физическое убиение дублера: развенчание сводится к осмеянию и набору жестов с семантикой низвержения ( ритуальные побои, обнажения, сбрасывания с высоты и т.д.).
В искусстве рядом с серьезной фигурой появляется смеховой двойник. Десакрализация пары снимает с фигуры "правителя" функцию исключительности. Он становится или мнимым правителем, или персонажем с претензиями на харизму и учительство. Эти претензии при отсутствие сакрального статуса делают фигуру патрона в карнавальной паре потенциально смешной. На самом деле он патронирует только своего двойника. Эта вторичная функция патрона обусловила своеобразное выворачивание исходной ритуальной структуры в сюжете о карнавальной паре: патрон умирает раньше своего смехового двойника. Так, первыми умирают Дон Кихот, Обломов, Остап Бендер ("Двенадцать стульев"). Впрочем, двойники часто оба остаются живы: Пантагрюэль и Панург, принц Гарри и Фальстаф, Робинзон и Пятница.
В литературе нового времени "патрон" часто принимает на себя функции патронируемого. Речь идет прежде всего о смеховых функциях. Происходит как бы возвращение к архаике, и "король" становится шутом. Такую модель можно встретить в известной шекспировской трагедии. В классической книге М.Бахтина о Рабле особый амбивалентный (развенчивающий - увенчивающий) характер смеха в городской позднесредневековой и ренессансной литературе Европы объясняется влиянием карнавала - празднично-игровой формы, распространившейся в городах юга Германии, Франции, Италии и Испании примерно с Х111 века.
Карнавал, признаки которого подробно описаны М.М.Бахтиным, внешне напоминает архаические ритуальные действа, в частности, особого интереса заслуживает фигура "карнавального короля", смеховое увенчание и развенчание которого, связанное с эстетикой материально-телесного низа являлось важнейшим элементом празднества. В основе карнавала, по Бахтину, лежит идея свободы и бессмертия народного тела, вызванная к жизни процессами секуляризации и гражданской эмансипации в средневековой городской культуре.
Здесь мы сталкиваемся с любопытной культурно-исторической закономерностью: новые явления осмысливаются в знаковой системе архаики. Древние структуры получают новый импульс, становясь выразителем актуального мировоззрения. Думается, что карнавальное двойничество как бы заново формируется, а точнее, возрождается под влиянием карнавала. Именно карнавал как ближайший культурный контекст, как знаковая реальность перемещает двойников-дублеров с периферии художественного языка в его ведущие структуры. Именно под влиянием карнавала, под влиянием образа "карнавального короля", персонаж-патрон в исследуемой паре начинает приобретать свойства своего смехового дублера.
Именно карнавал привел к тому, что оппозиция "серьезный персонажкомический" потеряла комизм как основной маркирующий признак, служащий различению персонажей в паре. Осталась, однако, иерархия персонажей. Пантагрюэль и Панург, Лир и шут, Дон Кихот и Санчо соотносятся в сюжете как благородный, знатный, высокородный и "плебей". Верно и то, что в сюжете происходит стирание различий между "верхом" и "низом". Панург приближается к гуманисту Пантагрюэлю, а изгнанный дочерями Лир становится нищим безумцем, сменившим корону на венок из полевых трав.
Стоит заметить, что "низкий" персонаж в карнавальной паре имеет множество асоциальных плутовских черт, которые его высокородному двойнику все-таки не присущи. Когда ослабляется связь с карнавальной почвой, то празднично-игровые мотивы переосмысливаются. Так, шутовское увенчание, связанное в карнавале с мотивом маски, уже в барочном плутовском романе превращается в тему фальши, мнимости грязной действительности. Например, Кеведо в "Доне Паблосе" описывает компанию дворян-нахлебников, которые, выходя на промысел, тщательно готовят свой "наряд". "Благородство одежды" скрупулезно имитируется пройдохами: на свет выставляются лишь уцелевшие фрагменты платья, а под плащом часто скрывается голый зад; зубочистка превращается в маскарадный атрибут, свидетельствующий о якобы недавно съеденном мясе. Мотив фальши, мнимой респектабельности, блефа стал одним из жанрообразующих мотивов плутовского романа в целом. На фоне советской действительности конца двадцатых годов "предводительство" и дворянство Воробьянинова такая же фикция, как и экзотическое происхождение Остапа Бендера. Неслучайно Остап называет Кису "предводителем каманчей".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга названа "Homo amphibolos" — человек двусмысленный. Исследуя генетическую природу психологических феноменов человеческого сознания и кардинальных категорий культуры, авторы выстраивают принципиально новую гипотезу, объясняющую происхождение человека и архаические истоки его сознания.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.