Двойная жизнь - [25]

Она наслаждалась своей игрой. Уборка доставляла ей гораздо больше удовольствия, когда она осталась в доме одна. Наводя порядок, она развлекала себя тем, что пыталась воссоздать для себя картину жизни Бернхарда Экберга. Окинув беглым взглядом лежавшие на столе бумаги, она сделала вывод, что мужчина работал на один из крупных банков. (Какое счастье, что это был не ее собственный банк! Было бы очень некстати в один прекрасный день столкнуться с ним там нос к носу.)

Совсем не просто оказалось проникнуть в тайны личной жизни хозяина дома. Ивонн раздражало то, что она почти ничего о нем не знает, хотя ей и удалось попасть в дом и преспокойно его осмотреть. Она до тонкостей узнала значение всех мельчайших внешних символов предместья и уже заблаговременно могла считывать по ним информацию о разводах, любовных интригах, смертях или беременностях его жителей. Однако сейчас она была просто не в состоянии постичь, жил ли в этом доме одинокий мужчина или все-таки супружеская чета.

Ивонн не позволяла себе выдвигать ящики стола и рыскать среди документов – это не входило в ее обязанности домработницы. Но именно благодаря уборке она имела доступ во многие укромные уголки дома и внимательно изучала их содержимое. При этом почти всюду господствовал одинаково педантичный, как и в подвале, порядок.

Когда Ивонн закончила с первым этажом, она поднялась с пылесосом на второй и первым делом приступила к уборке маленьких комнат. Совершенно очевидно, что одна из них первоначально задумывалась как кабинет Бернхарда. Здесь имелся письменный стол, а также полки с папками для бумаг. Почему-то он, однако, перебрался вниз, на первый этаж, чтобы работать за обеденным столом.

Вторая маленькая комната представляла собой некую комбинацию из комнаты для просмотра телевизора и швейной мастерской. Здесь стояли зачехленная швейная машина современной модели, диван, два протертых кожаных кресла перед телевизором, которому перевалило за десяток лет.

Ивонн прошла дальше, в спальню, как верного пса таща за собой пылесос. Выбивая подушки, лежавшие на софе в эркере, она обратила внимание на то, что из этого окна виднелась та часть сада, которую нельзя было разглядеть с улицы.

Огород был значительно больше, чем Ивонн могла предположить, и выглядел совершенно заросшим и таким же неухоженным, каким был на самом деле. Увядший бурьян да неизвестный сорт капусты занимали всю площадь огорода. Дорожка, выложенная из закругленных каменных плит неодинаковой формы, ручейком извивалась среди некошеной травы вплоть до поросших мхом камней на опушке леса. Здесь же неподалеку рос бамбук и другая высокая декоративная трава, между которой то тут, то там мелькали светлые участки. Неужели пруд?

Как только вся работа была сделана, Ивонн надела пальто и, захлопнув за собой входную дверь, направилась в сад. Подойдя ближе, она увидела, что волнообразная зеркальная водная гладь, которую разглядела из окон дома, таковой не являлась. Земля между камнями была усыпана белой галькой и вспахана в виде волн таким образом, что при взгляде на нее издалека возникала иллюзия покрытой рябью водной глади. И над этой светлой поверхностью возвышались три камня: два узких, лежащих горизонтально, и один поменьше. Окаменевший пруд.

У Ивонн возникло ощущение, что, произнеси она сейчас магическое заклинание, и все оживет. Вероятно, хватило бы всего-навсего одного слова, чтобы превратить эти серовато-белые возвышения в подгоняемые ветром волны. Она чувствовала, что знала это слово, но каким-то глупейшим образом забыла его, совершенно простое, заурядное слово, и нисколько не сомневалась в том, что оно непременно однажды придет на ум.

Неужели водоем – это живое существо? Да, увидев однажды окаменевший пруд, понимаешь, что настоящая вода – живая.

Валун, лежащий на поверхности сухого пруда и возвышающийся над ним в виде почти горизонтальной поросшей мхом стены, обозначал границу участка. Позади него начинался лиственный лес.

Ветерок коснулся веток, и только в это мгновение Ивонн заметила зазвеневшую вертушку, подвешенную на одном из деревьев у лесной опушки. Отсюда можно было разглядеть только крышу дома, возвышавшуюся над шелковистыми колосками декоративной, в рост человека травы.

Казалось, это чудесное и спокойное место не имеет никакого отношения к предместью!

– Нора, на сегодня все?

Внезапно раздавшийся голос возник словно из небытия. Ивонн вздрогнула, качнулась в сторону и замахала руками, чтобы удержать равновесие. Бернхард Экберг поддержал ее за плечи, не давая упасть.

– Еще чуть – чуть – ивы свалились быв пруд, – заметил он улыбаясь.

Ивонн поняла, что выглядела очень глупо. Она едва не шагнула на гальку, которую инстинктивно приняла за настоящий пруд. Ее сердце еще сильнее забилось от смущения.

– Я не услышала ваших шагов, – ответила она. – Задумалась: это такое прекрасное место!

– Такие окаменевшие пруды есть в японских садах Цэн. Это была идея Хелены. Она интересовалась Японией: все очень чисто, просто и аккуратно.

Бернхард вздохнул и опустился на скамеечку, стоявшую возле валуна. Ивонн села рядом.

– Раньше здесь был настоящий водоем, маленькое болото у камня, прямо вот на этом месте, где мы сидим. Вода постоянно сочилась через край, и поэтому эта часть сада всегда была затопленной. И каждый год повторялась одна и та же жалкая картина. Мы прорыли канаву, чтобы отвести воду в лес, и засыпали болото. И тогда у Хелены возникла эта идея, позаимствованная в одной из книг о японских каменных садах. По крайней мере, этот пруд больше не выходит из берегов и не разрастается, как остальная часть сада. – Бернхард покачал головой – Я никогда не ухаживал за ним и разве что мог пройтись здесь граблями или подергать бурьян.